Роберт
О, говори! Во мне светлеет кровь…Не правда ль, мир – любовь, одна любовь, –румяных уст привет устам румяным?Иль мыслишь ты, что жизнь – больного сон?Что человек, должник природы темной,отплачивать ей плачем обречен?Что зримая вселенная – огромный,холодный монастырь и в нем земля –черница средь черниц золотоглазых –смиренно смерти ждет, чуть шевелягубами? Нет! В живых твоих рассказахне может быть печали; уловлюв их кружеве улыбку… Брат! Давно язлодействую, но и давно скорблю!Моя душа – клубок лучей и гноя,смесь жабы с лебедем… Моя душа –молитва девушки и бред пирата;звезда в лазури царственной и вшана смятом ложе нищего разврата!Как женщина брюхатая, хочу,хочу я Бога… Бога… слышишь, – Бога!Ответь же мне, – ты странствовал так много! –ответь же мне – убийце, палачусвоей души, замученной безгласно, –встречал ли ты Его? Ты видел взорперсидских звезд; ты видел, странник страстный,сияющие груди снежных гор,поднявшие к младенческой Аврорерубины острые; ты видел море, –когда луна голодная зоветего, дрожит, с него так жадно рветатласные живые покрывалаи все сорвать не может… И ласкалмороз тебя в краю алмазных скал,и вьюга в исступленье распевала…А то вставал могучий южный лес,как сладострастие, глубоко-знойный;ты в нем плутал, любовник беспокойный,распутал волоса его; залез,трепещущий, под радужные фижмыприроды девственной… Счастливый брат!Ты видел все и все привез назад,что видел ты! Так слушай: дай мне, выжмивесь этот мир, как сочно-яркий плод,сюда, сюда, в мою пустую чашу:сольются в ней огонь его и лед;отпраздную ночную встречу нашу;добро со злом; уродство с красотой,как влагу сказочную, выпью!..
Эрик
Стой!Твои слова безумны и огромны…Ты мечешься, обломки мысли темнойнеистово сжимая в кулаке,и тень твоя – вон там, на потолке, –как пьяный негр, шатается. Довольно!Я понял ночь, увидя светляка:в душе твоей горит еще тоска, –а было некогда и солнце… Больномне думать, брат, о благостном былом!Ты помнишь ли, как наша мать, бывало,нас перед сном так грустно целовала,предчувствуя, что ангельским крыломне отвратить тлетворных дуновений,самума сокрушительных тревог?..Ты помнишь ли, как дышащие тениблестящих лип ложились на порогпрохладной церкви и молились с нами?Ты помнишь ли: там девушка былас глубокими пугливыми глазами,лазурными, как в церкви полумгла;две розы ей мы как-то подарили…Пойдем же, брат! Довольно мы бродили…Нас липы ждут… Домой, пора домой –к очарованьям жизни белокрылой!Ты скрыл лицо? Ты вздрагиваешь? Милый,ты плачешь, да? Ты плачешь? Боже мой!Возможно ли! Хохочешь ты, хохочешь!..
Роберт
Ох… уморил!..
Эрик
Да что сказать ты хочешь?
Роберт
Что я шутил, а гусь поверил… Брось,святоша, потолкуем простодушней!Ведь из дому ты вылетел небось,как жеребец – из сумрачной конюшни!Да, мир широк, и много в нем кобыл,податливых, здоровых и красивых, –жен всех мастей, каурых, белых, сивых,и вороных, и в яблоках, – забыл?Небось, пока покусывал им гривы,не думал ты, мой пилигрим игривый,о девушке под липами, о той,которую ты назвал бы святой,когда б она теперь не отдаваласвоей дырявой святости внаем?
Эрик
Я был прельщен болотным огоньком:твоя душа мертва… В ней два провала,где очи ангела блистали встарь…Ты жалок мне… Да, видно, я – звонарьв стране, где храмов нет…
Роберт
Зато есть славныйкабак. Холуй, вина! Пей, братец, пей!Вот кровь моя… Под шкурою моейона рекой хмельной и своенравнойтечет, течет, – и пляшет разум мой,и в каждой жиле песня.