Гонвил
Паденье неизбежно. Ты внезапнопочувствуешь под сердцем пустотусосущую, и, завертевшись, рухнеттвой мнимый мир. Успей же насладитьсятем, что унес с собою за черту.Все, что знавал, что помнишь из земного, –вокруг тебя и движется земнымизаконами, знакомыми тебе.Ведь ты слыхал, что раненый, очнувшись,оторванную руку ощущаети пальцами незримыми шевелит?Так мысль твоя еще живет, стремится, –хоть ты и мертв: лежишь, плащом покрытый;сюда вошли; толпятся и вздыхают;и мертвецу подвязывают челюсть…А может быть, и больший срок прошел:ведь ты теперь вне времени… Быть может,на кладбище твой Гонвил смотрит молчана плоский камень с именем твоим.Ты там, под ним, в земле живой и сочной;уста гниют, и лопаются мышцы,и в трещинах, в глубокой черной слизишуршат, кишат белесые личинки…Не все ль равно? Твое воображенье,поддержанное памятью, привычкой,еще творит. Цени же этот миг,благодари стремительность разбега…
Эдмонд
Да, мне легко… Покойно мне. Теперьхоть что-нибудь я знаю точно, – знаю,что нет меня. Скажи, мое виденье,а если я из комнаты твоей –стой! сам скажу: куранты мне напели:все будет то же, встречу я людей,запомнившихся мне. Увижу те жекирпичные домишки, переулки,на площади – субботние лоткии циферблат на ратуше. Узнаюлепные, величавые ворота;в просвете – двор широкий, разделенныйквадратами газона; посередкефонтан журчащий в каменной оправеи на стенах пергаментных кругомузорный плющ; а дальше – снова арка,и в небе стрелы серого собора,и крокусы вдоль ильмовых аллей,и выпуклые мостики над узкойземною речонкой, – все узнаю, –а на местах, мной виденных не частоиль вовсе не замеченных, – туманы,пробелы будут, как на старых картах,где там и сям стоит пометка: Terraincognita. Скажи мне, а умершихмогу я видеть?
Гонвил
Нет. Ты только можешьсоображать, сопоставлять явленьяобычные, понятные, земные, –ведь призраков ты не встречал при жизни…Скажи, кого ты вызвать бы хотел?
Эдмонд
Не знаю…
Гонвил
Нет, подумай…
Эдмонд
Гонвил, Гонвил,я что-то вспоминаю… что-то быломучительное, смутное… Постой же,начну я осторожно, потихоньку, –я дома был, – друзья ко мне явились,к дубовому струился потолкуиз трубок дым, вращающийся плавно.Все мелочи мне помнятся: виноиспанское тепло и мутно рдело.Постой… Один описывал со вкусом,как давеча он ловко ударялладонью мяч об каменные стенки;другой втыкал сухие замечаньяо книгах, им прочитанных, о цифрахзаученных – но желчно замолчал,когда вошел мой третий гость – красавецхромой, – ведя ручного медвежонкамосковского, – и цепью зверь ни разуне громыхнул, пока его хозяин,на стол поставив локти и к прозрачнымвискам прижав манжеты кружевные,выплакивал стихи о кипарисах.Постой… Что было после? Да, вбежалеще один – толстяк в веснушках рыжих –и сообщил мне на ухо с ужимкойтаинственной… Да, вспомнил все! Я несся,как тень, как сон, по переулкам луннымсюда, к тебе… Исчезла… как же так?..…она всегда ходила в темном. Стелла……мерцающее имя в темном вихре,души моей бессонница…
Гонвил
Друг другалюбили вы?..
Эдмонд
Не знаю, было ль этолюбовью или бурей шумных крыльев…Я звездное безумие свое,как страшного пронзительного богаот иноверцев, от тебя – скрывал.Когда порой в тиши амфитеатраты взмахивал крылатым рукавом,чертя скелет на грифеле скрипучем,и я глядел на голову твою,тяжелую, огромную, как ношаАтланта, – странно было думать мне,что ты мою бушующую тайнуне можешь знать… Я умер – и с собоюунес ее. Ты так и не узнал…
Гонвил
Как началось?..
Эдмонд
Не знаю. Каждый вечеря приходил к тебе. Курил, и слушал,и ждал, томясь, – и Стелла проплывалапо комнате и снова возвращаласьк себе наверх по лестнице витой,а изредка садилась в угол с книгой,и призрачная пристальность былав ее молчанье. Ты же, у каминапроникновенно пальцами хрустя,доказывал мне что-нибудь, – SystemaNaturae сухо осуждал… Я слушал.Она в углу читала, и, когдастраницу поворачивала, в сердцемоем взлетала молния… А после,придя домой, – пред зеркалом туманнымя длительно глядел себе в глаза,отыскивал запечатленный образ…Затем свечу, шатаясь, задувал,и до утра мерещилось мне в буряхсеребряных и черных сновиденийее лицо склоненное, и векитяжелые, и волосы ее,глубокие и гладкие, как тенив ночь лунную; пробор их разделял,как бледный луч, и брови вверх стремилиськ двум облачкам, скрывающим виски…Ты, Гонвил, управлял моею мыслью,отчетливо и холодно. Она жемне душу захлестнула длинным светоми ужасом немыслимым… Скажи мне,смотрел ли ты порою, долго, долго,на небеса полночные? Не правда ль,нет ничего страшнее звезд?