Серый: У кого есть мелочь?
Алик: Ни у кого!
Серый (отрывает билеты): Я ясновидящий… Я плачу за всех…
(На следующей остановке входит контролёр. Серый, торжествуя, предъявляет билеты. Троллейбус ползёт по Невскому, останавливаясь перед каждым светофором…
16
Александр Петрович Садофьев редко встречался с друзьями юности. Да и где они, эти друзья? Более или менее тесные отношения он поддерживал с Валерианом Луниным — главным редактором областной молодёжной газеты. Виделись они примерно раз в год. Когда-то оба они — Валериан Лунин и Александр Садофьев — работали в этой газете в отделе культуры и быта. Александр Петрович даже был одно время заведующим отделом, а Валериан Лунин ходил у него в литсотрудниках. Александр Петрович частенько переписывал за Лунина материалы (плохо писал Валериан), всячески его шпынял, предлагал ему взять для подписи под информациями псевдоним Декабристов. Честно говоря, останься Александр Петрович в газете — служить Лунину в другом отделе, а ещё лучше в секретариате (где писать необязательно), но Александр Петрович ушёл из газеты, Лунин же остался и стал со временем главным редактором. Иногда Александр Петрович приносил в газету отрывки из своих новых вещей. Лунин печатал их неохотно, держал по полгода, ссылаясь на засилье официальных материалов.
И вот Александр Петрович поднимался по ступенькам газетно-журнального комплекса, где когда-то прошла его молодость. С каждым этажом, с каждой лестничной площадкой (не говоря о буфете и столовой) были связаны какие-нибудь весёлые или грустные воспоминания. Здесь работала его любовь из пионерского журнала Ирочка (в Новый год вечером Александр Петрович стоял перед ней на коленях в тёмной комнате, держа в руках бенгальский огонь, и говорил, что бросит жену, сына, всё бросит и уедет с ней на Сахалин, куда она захочет, уедет!), а здесь он подрался со своим врагом-фельетонистом, когда тот при скоплении народа начал вдруг злобно кричать, что это непозволительная роскошь держать в газете писателя (слово это он произносил с омерзительным ехидством), что газете нужны строчки, строчки и ещё раз строчки, а вовсе не повести и романы. (Тогда Александр Петрович только-только опубликовал первый рассказ.) Вспоминалась и беготня по коридору с полосой, и десятикратные изменения названий, и унылые ночные дежурства в ожидании подписной полосы, и звонки в районные центры — слышимость отвратительная. «Михаил! Андрей! Вера! Рустам! Ирина! Николай! Устин! Маврину позовите! Что?! Где Маврина?!» — орал когда-то в трубку Александр Петрович. Вспоминались бесконечные летучки, уточниловки, топтушки, когда все они собирались в большом редакторском кабинете с окнами на мутную Фонтанку, слушали привычные разносы, расходились и после писали не лучше и не хуже. Вспомнил Александр Петрович и тогдашнего ответственного секретаря, дядю Витю, большого мастера играть в шашки и бить щелбаны, от которых потом колоколом гудела голова, а хорошие названия совершенно не придумывались. Впрочем, дядя Витя щадил дежурных редакторов.
Некоторые сотрудники узнавали Александра Петровича, радостно здоровались. Другие тоже узнавали, но почему-то не здоровались. Этим не нравилось, что Александр Петрович стал писателем, а они так и остались неизвестными газетчиками.
Проходя по коридору, Александр Петрович не удержался и заглянул в комнату отдела культуры и быта. Какая-то девушка в коротенькой юбке, перегнувшись через стол, поливала из бутылки кактус в горшочке на подоконнике. Александр Петрович не стал смущать девушку и тихонько закрыл дверь. Столы в отделе культуры и бы стояли так же, как и двенадцать лет назад. Мимо него дымя папиросой и размахивая полосой, как хвостом, пробежал какой-то тип в клетчатом пиджаке, в котором Александр Петрович безошибочно распознал «свежую голову». По-видимому, «свежая голова» обнаружил ошибку…
Все двери были просто деревянными, а редакторская обита красным дерматином. Девушка-секретарша болтала по телефону и не обращала на посетителя никакого внимания.
— Лунин у себя? — спросил Александр Петрович.
— Валериан Васильевич? — смерила его подозрительным взглядом секретарша. — У себя… А вам, собственно…
— Собственно, он-то мне и нужен, — сказал Александр Петрович и нагло открыл дверь кабинета.
Был Валериан Лунин в синем пиджаке со значком. На столе стояли три телефона и лежали стопой книги.
— Возьмёшь литсотрудником, а? — протянул Лунину руку Александр Петрович. — В отдел культуры и быта?
Но Лунин вышел из-за стола, и пришлось с ним обняться и поцеловаться.
— Возьму, возьму… — радостно говорил он, не отпуская руки Александра Петровича.
Лунин усадил Садофьева в кресло, сам уселся за стол, положил на стол сигареты и с интересом стал рассматривать Александра Петровича. Лицо его постепенно становилось серьёзным.
— А ты не меняешься совсем! — наконец сказал он. Радости в его голосе Александр Петрович не почувствовал. — Так ведь оно и понятно, — продолжал между тем Лунин. — Нет над тобой начальников… Когда хочешь проснёшься, куда хочешь пойдёшь… Мне бы так…
— Ладно тебе прибедняться, — сказал Александр Петрович.
— А я уже дед! — заулыбался Лунин, вытащил из ящика стола несколько фотографий новорождённой девочки, показал их Садофьеву.
— Поздравляю, — Александр Петрович вернул фотографии Лунину. Потом посмотрел в окно. По Фонтанке плыл старый буксир с красной полосой на трубе.
— Как отрывок-то мой? — спросил Александр Петрович. — Помнишь, три месяца назад приносил?
— Какой быстрый! — покачал головой Лунин. — После десятого мая только жди. — Он начал озабоченно листать календарь.
— Как служба? — спросил Александр Петрович. — Повышение не светит?
Лунин махнул рукой.
— А ты как? — поинтересовался он. — Книгу твою недавно в магазине видел.
— Купил хоть?
— Да нет, жду, когда принесёшь, подаришь…
Александр Петрович усмехнулся, вынул из портфеля книгу и надписал: «Валериану с чувством глубокой и искренней дружбы!» — протянул Лунину. Тот не ожидал, поэтому растрогался. Тоже полез куда-то в стол, шуршал там среди бумаг, потом извлёк брошюру «Железное слово», надписал нечто сходное и, по-редакторски размашисто расписавшись, протянул книжку Садофьеву. И мы, дескать, не лыком шиты, говорил его победный взгляд. Чтобы избегнуть разговоров о том, чем сейчас занимаются бывшие сокурсники (Александр Петрович этого не знал, а Лунин, напротив, ревностно за ними следил), Садофьев спросил:
— Домой собираешься?
— А что?
— Я думал, может, в буфет зайдём, коньяку по сто грамм выпьем…
— Дадим, дадим твой отрывок, — сказал Лунин, набирая какой-то телефонный номер.
— При чём здесь отрывок? — грустно улыбнулся Александр Петрович. — Годы-то идут. Стареем мы…
В дверь заглянула секретарша.
— Валериан Васильевич, — сказала она. — К вам тут один юноша пришёл, говорит, вы ему назначили.
Лунин, как птица, клюнул носом календарь.
— Ифигенин Анатолий, — растерянно сказал он. — Инструктор райкома комсомола…
— Звать?
— Зови через пять минут, — вздохнул Лунин.
Александр Петрович встал.
— Сиди, сиди! — замахал на него руками Лунин. — Он недолго.
— Ладно, — согласился Александр Петрович. — Подожду. А потом пойдём, а? В наш родной буфет? Зиночка ещё работает?
Лунин только успевал согласно кивать.
— Как в былые годы, да? — почти кричал Александр Петрович. — Как в молодости! А помнишь нашего ответсека?
— Дядю Витю? — умилился Лунин. — Как он щелбаны бил. А как в одном номере пятнадцать ошибок пропустили, помнишь?
— Конечно, помню, — хохотал Александр Петрович. — А всё-таки неплохая у нас была молодость, а?
— Неплохая, неплохая, — согласился Лунин.
…Внезапно Александр Петиович понял, зачем он сегодня пришёл к Лунину. Из-за какой-то непонятной грусти. Когда приходит эта грусть, Александр Петрович не находил себе места. Он пытался читать, подолгу гулял, вспоминал людей, с которыми в прошлом его что-то связывало. «Лунин, Лунин — вздохнув, подумал Александр Петрович, — сходим с тобой в буфет, по сотке выпьем, авось веселее станет».