- Дурак, я сам все равно расскажу.
- Не расскажешь.
- Нет?
Его глаза сузились, взгляд стал металлическим. Я не дал ему времени решиться.
- Нет, потому что шестеркой теперь будешь ты - ты боишься.
- Я тебя убью, - сказал он.
Он вынул из кармана черную тряпку и начал её разворачивать. Завернутый предмет был продолговатым и чуть длинее ладони.
- Ты только и можешь, что убить восьмилетнего, на большее не способен.
Поэтому ты и шестерка.
Черный остановился. Что-то не сработало. Сейчас он не собирался меня трогать - даже пальцем.
- Хорошо, пошли. Только оденься сначала и сопли подотри.
Мы прошлись по коридору. Лариски нигде не было. В девчачьей палате шумели, там никто не спал. На столе брошена расстегнутая сумочка. Было видно, что в ней поспешло искали что-то - например, Лариска искала свои ключи. Черный начал анатомировать сумочку.
"Анатомировать" - это слово я выучил совсем недавно.
- Вот. Он достал мягкую волосатую игрушку, напоминющую рыжего зайца.
У Лариски была любовь к мягким игрушкам - наверное, не наигралась в детстве. Она их довольно хорошо и много делала, дарила всем на дни рождения
(некоторые игрушки даже приближались к портретному сходству), иногда дарила и нам, если было хорошее настроение. В палате валялось несколько таких, пыльных.
Одну из игрушек мы бросили в чан с компотом, сегодня утром. Повар вызывал
Лариску и мы почти час слушали, как крик в столовой переходил в визг и снова становился криком.
А зачем она их делала? - Можно ведь просто умереть от скуки во время ночного дежурства, если ничем бесполезным не занимаешься.
Этот заяц тоже был самодельный, с ватой внутри (Черный надорвал лапку, чтобы проверить); вокруг толстого животика вышита надпись: "Любимому Сашеньке от мамочки".
- Интересно, почему она вернулась, почему она не ушла на всю ночь? спросил Черный.
Я знал ответ.
- Она просто забыла этого зайца и вернулась за ним. Когда зашла, решила проверить, все ли в порядке. Зайца она делала две недели, по ночам, понемногу. А когда закончила, то сразу же захотела подарить. Не могла даже подождать.
- Откуда ты все знаешь? - спросил Черный.
- У меня память такая.
- Такой памяти у людей не бывает.
- Значит, я эпсилонэриданец.
- Кто?
- Шпион со звезды эпсилонэридана.
- Ну и что? Нельзя помнить то, чего не видел.
- Значит, я вычисляю.
- Вычислять может только ОНА. Ты не?... (Я понял его мысль, я почувствовал эту мысль одновременно с ним и одновременно же опроверг её. Нет, к счастью нет, я не часть Машины, я не виртуальный монстр - я слишком сложен и мне бывает больно.) Нет, я бил тебя и тебе было больно, продолжил Черный. - И у тебя кровь на лице. Ты не СТС.
- Не волнуйся, я не СТС.
Фиолетовый смотрел на нас, как на сумасшедших.
- Забудь то, что я тебе говорил вчера ночью, в палате, - сказал Черный.
- Я не умею забывать.
- Я тебе наврал про ту маленькую девочку.
- Так никто не умеет врать, - сказал я, - тем более черные человечки.
Черный вдруг состроил улыбку и сменил тему.
- Ее муж, как, бросил? - поинтересовался он. - Я бы такую тоже бросил, только из окна.
- Нет, он случайно попал под луч.
- Ты опять все знаешь?
- Я все помню.
Мы вернулись в палату. Черный держал зайца.
- Ты говоришь, я боюсь? Тогда смотри! Он ударил Белого кулаком в живот.
Потом ещё и ещё раз. Никто не ожидал этого. Все, что произошло тогда, было нереально, как жаркий рваный сон, который мучит и не отпускает тебя, когда ты болен - 39,2 или выше. Время изменило свой ход - все задвигалось медленно и тяжело, как под водой. Я увидел собственную руку, прокалывающую темноту растопыренными пальцами. Звуки исчезли, как в сломавшемся телевизоре, но Черный говорил и каждое его слово было понятно, хотя воспринималось не слухом.
- Все видели. Вы все видели, вы были рядом, вы мне помогали. Вы теперь не расскажете. А я свалю на Лариску. Ну что, я боюсь?
Он отвернул простыню. Белый не двигался. Черный нашел кровь и выпачкал кровью зайца.
- Скажем так: мы все были в Синей комнате, а Лариска бегала по коридору и орала. Мы, понятно, боялись выйти. Она заходила в палату, а потом убежала, вся перепуганная. Больше мы ничего не видели.
- Смотри-ка, какая маньячка оказалась, - сказал Пестрый, - специально игрушку сшила, чтобы её здесь оставить. Она хочет вступить в схватку с полицией и бросает ей вызов! Но тут появляется бравый лейтенант, который владеет рукомашным боем, от слова "махать", и ручным Бобиком! Бобик берет след!
- Заяц - это доказательство, - спокойно сказал Черный. - А правду никто не станет искать, потому что мы на втором уровне.
- Мы - где? - поинтересовался Красный но никто ему не ответил.
Потом мы пошли и положили игрушку в мусорное ведро у стола, накрыли газетой. "Наконец-то намечаются сдвиги к лучшему. Самое время приниматься за работу" - порадовал газетный заголовок.
Открытая сумочка все ещё лежала на столе. Черный вынул из сумочки деньги и стал считать.
- Ты смотри, всего восемнадцать миллиардов. У неё правда не было денег. Все бумажки затрепанные. Держи, потом поделим. Ты тоже сегодня заработал.
Я сел к стенке и подпер подбородок коленями.
- Чего молчишь?
- Ты его убил.
- Убил, ну и что?
- Он же был другом!
- Может, он и был твоим другом. Мне-то что?
- Тебе не жалко.
- Я уже привык.
- Как ты мог?
- Это не я, это черный человечек. Меня уже нет, я же объяснял тебе.
- Я все помню, - сказал я. - Но как ты можешь так спокойно об этом говорить?
- Потому что самое главное я тебе уже рассказал, - ответил Черный. - и ты не забудешь. Ты думаешь, у меня недержание речи? Ты думаешь, что я всем и все про себя рассказываю, да? Ты думаешь мне было очень интересно устраивать перед тобою духовный стриптиз каждую ночь? Ты так думаешь? Он же был обречен. Ты не понимаешь?
- Может быть.
- Еще немного - и включат третий уровень. Выживет один из всех - и это будет самый сильный, самый хитрый и самый здоровый. Но никак не тот, кто непожвидно лежит, отходя после операции. Лучше умереть сейчас, чем тогда. Тогда будет страшнее.
- Ты себя не оправдаешь.
- А я и не оправдываю. Мне все равно.
- Сколько время? - спросил я.
Черный посмотрел на часы.
- Уже пять минут первого. Не думал, что так поздно.
- Твои часы идут точно?
- Сегодня проверял.
92
Я вернулся в Синюю Комнату. Вчерашний, нет, уже позавчерашний снег ещё продолжался, но сильно ослабел. Были видны дальние поля и орнамент из далеких желтых звездочек в ночи - там, где раньше стояли небоскребы. Возможно, они ещё стоят, а кому они нужны? Теперь больница стала окраиной, а на окраине всегда война.
- Ты меня слышишь? - спросил я.
- Да.
- Скажи, как могли люди воевать триста лет назад? У них же не было техники.
Они, наверное, совсем глупыми были.
Я вспомнил то, что видел с крыши: полурастворенная в дымке нависала каменная стена заоблачной высоты - память о мощи последней войны; войны, которая прошлась плугом по Земле, вздымая и разрушая горы.
- Люди никогда не были глупыми, - ответила Машина. - Все, что они изобретали, они превращали в оружие. Триста лет назад - это то время, с которого я хорошо помню ваш мир. Тогда у людей были ракеты, на которых можно было летать к другим планетам. И этими же ракетами можно было уничножить друг друга сто раз за сто секунд. Люди никогда не были глупыми, они только хотели быть правильными и справедливыми. Вначале они хотели быть правильными - и затевали большие войны; каждый хотел быть правильным по-своему. Потом они стали сражаться за справедливость и война из острой перешла в хроническую.
- Что такое справедливость?
- Справедливость они понимали очень просто - если тебе причинили боль, то причини такую же боль обидчику. Но так как свою боль чувствуешь сильнее, то и обидчина наказывали сильнее, чем было нужно. Он чувствовал несправедливость этого и начинал мстить. И снова причинял боль, большую чем нужно. И так тянулось до бесконечности, так тянется до сих пор. Когда люди создали меня, я помогла им начать последнюю войну. Потом они одумались и стали разрушать технику. Они разрушили даже меня. С тех пор техники у людей осталось очень мало - ничего, сложнее телевизора. Люди думали, что так они перестанут воевать.