Восемь часов оставляли свободными от работ.
«Пусть рабочие войдут во вкус траты денег. Если они станут работать двадцать четыре часа, у них могут скопиться сбережения, а это нежелательно. Лучше будет, если их «лишние деньги» вернутся к нам через наши кабачки».
Безработица росла. Безработные начали борьбу, но она подавлялась беспощадно.
Все это делалось за спиной профессора Вагнера, поглощенного своими научными работами и занятиями.
От времени до времени он спрашивал Брауде:
— Ну, какие результаты дает мой препарат?
— Прекрасные, дорогой профессор! Восемь часов для работы, восемь для наук и искусств и восемь часов для движений на свежем воздухе. Промышленность растет, науки процветают, молодежь пышет здоровьем!
Доверчивый профессор был в восторге. Но в глубине его сознания звучала какая-то тоскливая нотка не оформившейся еще мысли. Она все чаще посещала его и мучила своей неопределенностью. Но он подавил ее.
— И это достигнуто лишь при работе одного мозгового полушария! Надо научить молодежь работать обоими полушариями. Это еще удвоит их силы!
Брауде замялся.
— Ваш метод требует большой тренировки. Вам пришлось бы потратить слишком много времени на личное инструктирование… Но если бы вы могли написать об этом книгу…
За окном вдали послышался шум, крики толпы, несколько выстрелов и стоны…
Вагнер подошел к окну, но матовые стекла не позволяли видеть, что делается снаружи.
— Что это? — спросил он.
— Вероятно, праздничный карнавал!
— Эти крики не напоминают шума праздничной толпы, — сказал задумчиво Вагнер и почувствовал, как тоскливая нотка опять запела где-то внутри.
Несмотря на все увлечение работой, он чувствовал себя пленником. Он не знал, что творится вон там, за окном. Он не знал, что творится на Родине. Россия!.. Не о ней ли тосковал он все время? Так дальше продолжаться не может! Он должен вырваться на волю! А прежде всего он должен узнать, что делается там, за окном!..
— Господин Брауде, мне нужен для новых опытов ряд приборов и частей. Вот чертежи. Будьте добры срочно заказать по ним приборы и доставить материалы.
— Можно узнать, что за опыты, дорогой профессор?
— Превращение световой волны в звуковую. Вы знаете, что многим музыкантам каждая гамма или тон кажутся окрашенными в определенный цвет. Например, С-dur — белый цвет, А-moll — синий, D-dur — розовый… Я хочу установить соотношение звуковых и световых волн.
Вагнер дал большой заказ. Среди разнообразных и часто не имеющих ничего общего частей и материалов было все необходимое для конструирования радиоприемника.
Когда заказ был получен, Вагнер принялся за работу. Задача его облегчалась тем, что Брауде оказался ничего не понимающим в радиотехнике. Однако опасаясь, что Брауде мог скрывать свои знания, Вагнер очень хитро маскировал свою работу и опыты. Ему помогало в этом умение производить одновременно две работы сразу.
Довольно громоздкий «аппарат» был готов. Это было соединение радиоприемника, хорошо скрытого внутри, и «светозвукового трансформатора». От аппарата шли две слуховые телефонные трубки: одна — от скрытого радиоприемника с рамочной антенной, другая — от «светозвукового» отделения аппарата. Телефонную трубку от радиоприемника взял Вагнер. К другой трубке с любезной улыбкой, но решительно протянул руку Брауде.
— Разрешите поинтересоваться?
— Пожалуйста!
Правый глаз и правая рука профессора были к услугам Брауде, левыми он работал над радиоприемником. Правая рука повернула рычажок, и на экране появилось розовое пятно. В то же время Вагнер регулировал герметически закрытую индукционную катушку, и она гудела в слуховую трубку Брауде, меняя тон.
— Слышите? D-dur!
Но тут вышло осложнение: Брауде оказался обладателем абсолютного слуха.
— Это не D-dur! Уверяю вас, это С-dur! — сказал он.
— Я не музыкант… Но это доказывает только, что субъективные сближения звука и цвета ошибочны! — нашелся профессор.
В то же время левой рукой он настраивал свой радиоприемник. Среди фокстротов, забавлявших Европу, и выстукивания радиотелеграфа он вдруг уловил русскую речь:
«…Уже на этом примере вы можете видеть, товарищи, как самые ценные достижения науки извращаются на капиталистической почве. То, что могло принести громадную пользу трудящимся, поднять их культурно, превращается в орудие эксплуатации пролетариата… Изобретение русского профессора Вагнера, столь странно исчезнувшего на гер…»