А Павлик просто не знал, что сказать ему, как сказать…
Костя заметил это. И хотя все время говорил шепотом, чтобы не услышала Вика, теперь вовсе понизил голос:
– Случилось что-нибудь, да, старик?..
– Аня… – наконец проговорил Павлик, по-прежнему бессмысленно тараща глаза на нож в Костиной руке, и запнулся. Потому что не мог сказать: «Пропала Аня, нет ее больше», хотя мысль эта сверлила мозг. Сказал: – Аня куда-то делась…
Костя оглянулся на ширмочку, привстал, чтобы включить репродуктор, штепсель которого мотался по стене рядом с ним. В уши грохнула оркестровая музыка.
– Ой, хорошо! – донеслось из комнаты. – Чего вы раньше не догадались?
– Как это – делась?.. Куда делась? – тревожно спросил Костя.
Павлик с пятого на десятое рассказал ему, как побывал за Жужлицей, об Аниной матери, о санках в полынье…
И Костя наверняка понял, что это значит. Уронив нож, обхватил голову руками, потом жестко провел по волосам от висков к затылку.
– Нет, Павка! Не может быть! Тут что-то не так! Она еще найдется, вот увидишь! Ну, чего ты?! – Костя встал, заметив недоверие в его лице. – Чего ты – совсем?! – Легонько встряхнул Павлика. – Ерундово только, что я тут… Ну, выскочить не могу! Одно у нас к одному… Самое главное – ты не волнуйся раньше времени! – Павлик слушал его как бы автоматически, потому что должен был слушать… – Ну! – приободрил его Костя. – Держишься?! – Павлик кивнул. – Это главное, старик! Нос не опускать! Все как-нибудь… – Костя оглянулся на картофельные очистки у ног и в досаде опять опустился на табурет. – Мы, Павка, еще разберемся в этом деле! Я вот сейчас…
Павлик не забыл, что Костю должно беспокоить и другое. Рассказал, как повстречался с баптистом, Викиной матерью, о чем они расспрашивали его. Теперь уехали… Здесь все шло по плану, и это немножко обрадовало Костю. А глядя на него, и Павлик почувствовал некоторое облегчение. Но про суворовца и про жену Кузьмича он говорить не стал.
– Ну, Павлик! – нетерпеливо позвала Вика, словно бы она окликала его уже битый час. Костя схватился за картошку.
– Я, Павка, быстро это соображу!.. Ты посиди с ней! И не беспокойся. Может, все обойдется. Только… – Костя замялся, подыскивая нужное слово. – Ты ей не говори… Ну, про Аню! Ничего мы еще не знаем. Вот дела… – сокрушенно вздохнул Костя и с удвоенной энергией принялся за картошку. Павлик вышел от него в комнату.
– Ну, чего ты там?! – упрекнула Вика. – Иди сюда. Откуда это у вас картинки? – Павлик подошел одетым. Вика обратила на это внимание. – Почему ты пальто не снимаешь? Гулять собрался?
И ее радостная улыбка, и гнутые пряди, которые она уложила серпами на висках, и все это легкое облако ее пушистых волос чем-то неожиданно покоробили Павлика. Только теперь он с неприязнью подумал: зачем она костюм взяла? Да еще без разрешения…
Вика перемены в его настроении не заметила.
– Садись. Погляди… – Она притянула его за рукав, усаживая рядом с собой. И листнула альбом, чтобы найти какую-то репродукцию. Но, взглянув на Павлика, неожиданно расхохоталась. И, запустив руку в его теплую шапку, сдернула ее с головы. – Где это ты, а?!
Из необходимости быть вежливым Павлик замкнулся, чтобы не выдать своей неприязни. И как безразлично слушал ее, не вникая в смысл того, о чем она говорит, так безразлично уставился теперь на шапку в ее руке. Потом взял и равнодушно осмотрел ее. Мысли его работали вяло, как одеревенелые, и тогда он еще ни о чем не догадался.
Кожа под кроличьим мехом была аккуратно разорвана поперек головы, словно бы он где-то со всего маху налетел на гвоздь или на сучок…
– Где это ты?! – радостно повторила Вика. И зачем-то взъерошила ему волосы, которые были хоть и не такие длинные, как у Кости, но такие же густые, темные.
– Я сейчас… – буркнул Павлик, вставая и направляясь к двери. Причина искать свою старую шапку давала возможность избавиться от Вики. О том, что шапка ему вообще не нужна сейчас, он даже не подумал.
– Куда же ты? Павлик! – рассердилась Вика. Он оглянулся.
– Я сейчас… Шапку найду…
И, выйдя в коридор, тщательно прикрыл за собой дверь. Его старая каракулевая шапка висела на гвозде рядом с выходом, и была чуточку маловата ему. Татьяна Владимировна долго жаловалась, пока он носил ее, что стало невозможно купить хорошую шапку. И позавидовала однажды, увидев Аню в новенькой, белой: «Вот бы Павлику такую же…» Аня сказала, что какая-то бабка продает с рук на Буерачной. Татьяна Владимировна побежала и принесла Павлику эту, кроличью…
Теперь он повесил ее на гвоздь вместо каракулевой. Помедлил, раздумывая, возвращаться ему или не возвращаться… Зачем-то еще раз придавил спиной дверь и решительно скользнул на улицу.
В пустоте
Только здесь он спохватился, что, наверное, должен рассказать Вике про свою встречу с ее матерью, про их отъезд…
Но распахнул калитку и двинулся к реке. Единственным желанием было – никого не встретить, чтобы не думать, не отвечать на вопросы…
Улица, к счастью, выглядела пустынной даже за Жужлицей.
К полынье он вышел не по тропинке, что вдоль реки, а через огороды, и сначала долго наблюдал со стороны, затаившись под укрытием сосен, потом, когда убедился, что никого из знакомых около горки нет, подошел ближе. Людей возле горки стало больше. Все терпеливо ждали чего-то и, разбившись на группы, судачили между собой.
Внизу, у самой воды, прохаживался туда-сюда милиционер.
Анины санки стояли на том же месте. А ее матери все не было… Теперь это уже обеспокоило Павлика. Может, она еще не знает?..
Когда остановился над спуском, не мог вспомнить, зачем шел. Потом спохватился: думал послушать, о чем толкуют между собой люди. И некоторое время теперь ловил обрывки чужих бесед… Но люди говорили каждый о своем.
В группе мужчин обсуждали позавчерашнее ограбление в Зареченском. Павлик слышал это еще накануне от матери.
– А чего это милиция здесь? – спросила старушка в сиреневом пальто у соседки. Та оказалась без зубов, но говорливая, звонкоголосая:
– А стережет! Мож, снежок! Мож, санки…
Как всегда в подобных случаях, между взрослыми сновали мальчишки.
Павлик двинулся назад, в сосны. И тем же путем, через огороды, вышел на улицу. Облака заволокли все небо. Оно сделалось низким, серым. И огороды, черепичные крыши, деревья в садах, даже воздух – стали серыми. Павлик не шел, а словно бы плыл в этой серости, как в пустоте. И в пустоте медленно ворочались его мысли, не наталкиваясь ни на что, ни на чем не задерживаясь.
Стиснул в кармане записную книжку. Она все время как бы поддерживала его. Но вместе с тем и немножко пугала почему-то, эта Анина книжка.
Завтрак
Костя притащил из кухни табуреты, несколько передвинул мебель, так что Вике оставалось только свесить ноги, чтобы оказаться за столом. Хлеб, чашки, сахарница, мед были уже расставлены. Не хватало сковороды с картофелем, аромат которого доносился из кухни. Ждали Павлика.
На этот раз он сразу снял пальто, шапку, повесил их у двери.
Костя, похоже, рассказал Вике о ого встрече с матерью. Сам обрадованно прикрикнул:
– Давай быстро, Павка! Сгорает все у меня!
А Вика, отложив какой-то новый альбом, упрекнула:
– Ты почему сбежал? И не сказал ничего.
– Я сейчас… – повторил Павлик, направляясь в кухню, к умывальнику, словно не знал других слов. А когда вернулся, на столе дымила большая никелированная сковорода, в которой Татьяна Владимировна обычно тушила мясо. Картофель Костя разложил по отдельным тарелочкам. В его прошлый наезд они с Павликом не утруждали себя такой богатой сервировкой, ели прямо из сковороды.