— Прости... — Поцелуй. — ...меня. — пробормотала она. — Я рада, что ты здесь, но... — Еще один поцелуй. — ...в то же время я беспокоюсь, что...
— Я знаю.
Поцелуй.
— Я люблю...
— Я знаю.
Он смягчил поцелуй, когда порез на его нижней губе начал жечь, и почувствовал, что она немного расслабилась, удовлетворенно выдохнув, поглаживая его лицо и лаская синяки, раскрашивавшие скулы. Его губы потрескались, рот был шершавым как наждачная бумага, но он продолжал ее целовать. Ему было это необходимо, и когда они прервались, услышав несколько охов откуда-то сбоку и нахмурившись, она сделала это так же неохотно, как и он. Момент был упущен.
Он отстранился от Гермионы с разочарованным рычанием, рокотавшим глубоко в горле, презирая чужое вмешательство, но не в силах игнорировать его. Скосив глаза в сторону, он сердито посмотрел на любопытную группу гриффиндорцев и рейвенкловцев, включая Финнигана и Лонгботтома, наблюдавших и нескромно тычущих пальцами в их сторону. Он, конечно, не забыл, что находился в помещении, полном людей, которые могли бы посчитать их с Грейнджер отношения невозможными и достойными сплетен, но, очевидно, забыл озаботиться этим обстоятельством.
— У нас зрители, — сказал Драко, закатывая глаза. — Твои идиотские друзья пялятся на нас, Грейнджер.
— Мне все равно.
— Их уродливые лица отвлекают.
Она тихо рассмеялась, но не от удовольствия, а от облегчения. Она сомневалась, что он мог понять, как сильно ее тронуло то, что он был здесь, с ней. Для нее. Было что-то неописуемо блаженное и пугающее в том, что кто-то добровольно встал на путь опасности только для того, чтобы оказаться рядом с тобой, ведь именно это сделал Драко.
Сейчас, когда она смотрела на него, отмечая все перемены, произошедшие с ним с того первого дня в ее дортуаре, гордость и любовь, которые она испытывала к нему, расцветали теплым и чудесным ощущением в груди. Да, она хотела бы, чтобы он был далеко от этой войны, потому что это и есть любовь. Любовь — это изменение чьей-то жизни, которая имеет приоритет над твоей собственной. Но дремлющая, эгоистичная часть Гермионы желала его присутствия. Просто видеть его, правда. Просто ощущать на расстоянии вытянутой руки.
— Эй! — рявкнул Драко на зевак, прервав размышления Гермионы. — Вам чем-то помочь? Вы в курсе, что это не бесплатное шоу!
— Драко, — простонала она. — Просто игнорируй. Очевидно, у них много вопросов. Я поговорю с ними позже.
— Ты можешь сказать им, что пялиться невежливо, и что они... Финниган, я сломаю тебе палец, если еще раз им в меня ткнешь!
Раздраженно поджав губы, не глядя на его рану, Гермиона легонько толкнула Драко в плечо, привлекая внимание. Он издал громкий вскрик, сопровождаемый списком шипящих ругательств, сжал раненую руку, зажмурился и втянул воздух сквозь зубы. О Салазар, как больно. Весь левый бок пульсировал.
— Что случилось? — спросила Гермиона несомненно озабоченным тоном. — Я едва прикоснулась к тебе.
— Плечо... вывихнуто, — прохрипел он.
— Ты позволял мне бить тебя, пока был ранен?
— Я не позволял, — ответил он шутливо. — Очевидно, у тебя такая привычка, и не важно, состоим мы в отношениях или нет. Кстати, очаровательно.
— Как ты его вывихнул?
— Отплясывал народные танцы.
— Драко.
— Сражаясь с чертовыми Пожирателями смерти. Очевидно же.
Гермиона пытливо прищурилась.
— Подожди, ты что, сражался? Как давно ты здесь? И как ты попал в Хогвартс?
— Уже около двух часов, — объяснил он, — пришел с Блейзом и остальными. Нас привела Тонкс...
Его голос затих, боль была позабыта. Вдруг он почувствовал, что совсем онемел. Дерьмо. Как он мог забыть, что холодное, безжизненное тело Тонкс лежит всего в нескольких футах от них? От Грейнджер. Ему нужно было пробраться от нее подальше. Он не хотел, чтобы Гермиона увидела.
— О, это логично. Джинни сказала, что видела Тонкс, но потом я…
— Грейнджер, — прервал он, схватив за ее локоть и пытаясь встать между ней и телом Тонкс. — Пойдем со мной на секунду.
— Где же она? Ты ее не видел?
— Грейнджер...
— Может, хватит меня дергать? — она нахмурилась, осматриваясь вокруг. — Я пытаюсь найти ее.
— Гермиона, не надо.
— Драко, прекрати! — Она вырвала руку из его хватки, все еще осматривая Большой зал с тревогой и раздражением. — Где она? Где Тонкс?
Драко поморщился, когда взгляд Гермионы скользнул в опасной близости от того места, где лежало ее тело, похожее на истерзанную тряпичную куклу, и он смог точно определить момент, когда она нашла Тонкс. Карие глаза потемнели от ужаса и узнавания, рот приоткрылся, готовясь к словам или крикам, которые она еще не могла произнести. Щурясь и моргая несколько раз, словно пытаясь стереть образ Тонкс усилием воли, она отчаянно затрясла головой, и слезы потекли по щекам.
Драко протянул руку, обхватил ее лицо и большим пальцем стер одну из влажных дорожек. Он ненавидел, когда она плакала. Не мог терпеть. Это творило необъяснимо ужасные вещи с его внутренностями, как будто каждая слеза превращалась в удар в живот. Пристально изучая ее, он видел, как внутри нее нарастает вспышка гнева, постепенно соединяясь воедино, и не знал, как утешить ее. Он чувствовал себя беспомощным.
— Грейнджер, — прошептал он так тихо, как, наверное, никогда в жизни не шептал. — Не смотри на нее...
— Этого не может быть, — пробормотала она. — Она только что родила ребенка...
— Грейнджер, посмотри на меня, не смотри на нее.
Гермиона не обращала на Драко внимания.
— Нет-нет-нет-нет-нет. — Она задрожала. Это невозможно...
— Грейнджер...
— Нет!
Она попыталась пройти мимо, но споткнулась и рухнула в сильные руки Драко. Сжимая ткань его рубашки в кулаках, она сдалась и осталась на месте, уткнувшись лицом в его грудь, и разрыдалась. Ее крик был приглушен его телом, но дрожь охватила его подобно корке льда; он рассеянно поглаживал Гермиону по спине, думая лишь об одном — как покрепче обнять ее. Она подавила все: каждый всхлип, каждый стон, каждый вскрик, который он ощутил. Который он поглотил.
— Прости, — пробормотал он. Это было все, что он мог сказать. Вряд ли что-либо могло ее утешить.
Поэтому он остался в бездействии. Когда дело доходит до смерти, иногда бездействие является всем, на что способен человек.
====== Глава 44. Смерть ======
Саундтрек:
Aqualung and Lucy Schwartz — Cold
The Fray — Be Still
Mumford and Sons — Timshel
Десять минут назад Гермиона перестала плакать.
Порыдав какое-то время на груди Драко, она резко успокоилась, отстранилась, а затем грубо смахнула следы слез, будто испытывая стыд. Расправила плечи и глубоко вздохнула, показывая решимость сражаться дальше. Драко спросил, все ли с ней в порядке, и она ответила:
— Сейчас не время. Я должна помочь. — А потом, бросив последний горестный взгляд на Тонкс и Ремуса, ушла и с тех пор почти не произнесла ни слова.
Драко хотел сказать, что никто не осудит ее за скорбь, что она может рыдать в его объятиях сколько угодно, но он не сделал этого. Он думал предложить какое-то утешение, несмотря на свое отношение к проявлениям нежности, положив руку ей на спину, но она заверила, что в порядке. Она отмахнулась, повторив, что с ней все в порядке, хотя, очевидно, это было не так.
Если бы не толпа, он бы поддался искушению и развел на эмоции, как сделал после того, как она применила Обливиэйт к родителям. Пока некоторые, включая его самого, хорошо справлялись с подавлением всех своих страхов, Грейнджер так не умела, но он не мог провоцировать ее здесь. На него было обращено слишком много взглядов, в большинстве своем недоверчивых и враждебных. И нет, ему было наплевать на их любопытство относительно того, почему Грейнджер охотно приняла его объятия, но он сомневался, что выяснение отношений пойдет на пользу ситуации.
Поэтому он просто оставил ее в покое.
Он просто позволил ей продолжать, как и всем остальным.
Большой зал был похож на фабрику, объединенную с похоронным агентством. Все присутствующие разделялись на две категории: плакальщики и рабочие. У входа в помещение, не слишком далеко от Грейнджер и самого Драко, он увидел головы Блейза и Лавгуд, покачивающиеся над толпой, когда они помогали убирать мусор, блокирующий проход. Миллисента, Трейси и Майлз вместе с Ли Джорданом и Дином Томасом раздавали одеяла, а бесчисленное множество других студентов делали все, что могли. Но были и другие, задержавшиеся у линии умерших, неподвижные от потрясения и горя.