Причина, по которой он не смог обнаружить Блейза, заключалась в том, что он стоял на коленях, удерживая голову Тео, склонившуюся набок и такую бесформенную, что Драко сначала подумал — это вовсе не он. Возможно, он мог бы обвинить в этом отрицание. Или надежду. Разве это не одно и то же?
Лицо Тео представляло собой пестрое, разбитое месиво. Оба глаза распухли, выпучились из орбит и приобрели глубокий пурпурный оттенок с болезненно желтыми пятнами по краям. Одно из его ушей кровоточило, кровь стекала по волосам и щеке. Изо рта тоже текла кровь, а оскаленные губы, слишком темные и слишком опухшие, обнажали красные зубы. Царапины и синяки разукрашивали кожу, как болезненные каракули и чернильные кляксы, врезаясь в безжизненное лицо; он был так бледен, что казался почти синим.
Тело Тео было не в лучшем состоянии: все в шрамах, избитое и изрезанное. Раны и ссадины покрывали каждый дюйм обнаженной плоти, смешиваясь с синяками, но Драко больше всего тревожили не они. Нижняя половина некогда белой рубашки Тео была пропитана кровью. Полностью промокшая и такая... красная. Темно-красная. Почти коричневая, как ржавчина.
Очевидным источником была широкая и длинная рана на животе, видимая сквозь дыру в ткани — Драко не мог оторвать от нее взгляда. Казалось, она смотрела на него, мокрая и сочащаяся, и такая, такая ужасная. Чем дольше Драко смотрел на разрез, тем сильнее замедлялся окружающий мир: люди, звуки, биение собственного сердца. Он чувствовал себя пойманным в ловушку. Застрявшим на мгновение, когда осознание медленно просачивалось внутрь, мозг отказывался функционировать, пока он не обработал произошедшее.
И когда до него наконец дошло, — когда он осознал, — он испытал страх. Страх и злость.
Страх — потому что не знал, что делать, злость — потому что не думал, что может что-либо сделать.
Все снова пришло в движение. Все шло своим чередом. Пульс Драко ускорился, теперь он ревел в груди, стучал так быстро, что казалось, будто сердце может выскочить изо рта. В последний раз он испытывал нечто подобное, когда видел Грейнджер после того, как ее пытала Беллатриса: болезненное чувство беспомощности.
Он протянул руку и положил на плечо Тео, поморщился, заметив, как холодна его кожа. Почти по-детски толкнул друга локтем, ожидая реакции, которая так и не последовала.
— Тео, — сказал он гораздо тише, чем собирался. Попробовал еще раз: — Тео.
Ничего.
Драко вздрогнул, когда теплая рука легла ему на спину между лопаток. Ему не нужно было оглядываться, он и так понимал, что это Грейнджер; она говорила с ним, но он не слышал ни слова. Наконец, оторвав взгляд от раны Тео, он повернулся к Блейзу, который держал голову Тео на коленях с такой осторожностью и заботой, словно нечто хрупкое, но уже надтреснувшее. Обычно спокойное выражение лица было искажено отчаянием и страхом, и Драко не мог припомнить ни единого раза, когда бы Блейз выглядел таким потерянным. Таким испуганным. И от этого становилось только хуже.
Потому что Блейз был самым логичным в их незадачливом слизеринском трио. Успокаивающий голос разума. Если Блейз паниковал, значит у него была веская причина. Если Блейз боялся, то и весь мир должен бояться вместе с ним.
Драко продолжал смотреть на него, пытаясь сосредоточиться на словах, слетающих с его губ. Блейз разговаривал — или, скорее, умолял — со стоящей рядом мадам Помфри, которая выглядела совершенно ошеломленной и взволнованной; она до сих пор не смыла пятна крови с лица и одежды. Желая успокоить разум, Драко разогнал шум в ушах и сосредоточился на их голосах.
— ...внутренние повреждения, Мистер Забини. Потеря крови…
— Вы должны что-то сделать! — крикнул он. – Зелье…
— Даже если бы у меня были хоть какие-то зелья, маловероятно... — Она вздохнула. — Уже слишком поздно. Ему остались... минуты. Может быть, час, максимум. Он умирает…
— И вы ничего не делаете!
— Я ничего не могу сделать. Извините. — Ей действительно было жаль, но извинениями здесь не помочь. Порой они вообще бессмысленны.
Драко молча наблюдал за этим диалогом, желая встрять, но не находя для этого сил. Уместные и целостные предложения отказывались формироваться в голове или на языке. Казалось, воспринимались лишь пустые слова, например: смерть, и боль, и Тео, Тео, Тео. У Драко задрожали руки.
— На хер вас и ваши извинения! — прорычал Блейз. — И вы называете себя колдоведьмой?
— Блейз, — прошептала Лавгуд. — Это не ее вина.
— Я не говорю, что это так, но она должна помочь! Это ваша работа! Какой, к черту, смысл быть здесь, если вы даже помочь не в состоянии?
— Я делаю все, что могу, мистер Забини…
— Значит, этого, блядь, недостаточно!
Помфри закрыла глаза и помассировала переносицу.
— Мистер Забини, мне очень жаль. Правда. Но уже ничего не поделать. Если это хоть как-то утешит, вероятно, он останется без сознания и уйдет спокойно.
— Просто убирайтесь, — пораженно выдохнул Блейз. — Оставь нас в покое.
Пробормотав себе под нос последние извинения, мадам Помфри покинула слизеринцев и направилась к другой жертве. Блейз судорожно вздохнул, а затем перевел темные, запавшие глаза на Драко, открывая рот, чтобы что-то сказать. Губы Драко были слегка приоткрыты, готовые задать сотни вопросов, но их обоих прервали:
— Нихера она не знает.
Все посмотрели на Тео, когда он медленно поднял веки и прищурился, глядя на них с пола. Он сглотнул и поперхнулся — еще больше крови вышло изо рта и потекло по подбородку. Его дыхание было неровным, хрипящим с каждым вдохом, а грудь подпрыгивала вверх и вниз нездоровыми толчками.
— Ост... останется без сознания, разбежалась, — пробормотал он. — Макгонагалл нужно пересмотреть ее з-зарплату.
— Тео, — сказал Драко, подходя ближе. — Тео, ты в порядке?
Это был глупый вопрос, но Драко не понимал этого, пока не задал.
— О, да, — ответил Тео, все еще стараясь звучать саркастично. — Чертовски ве... великолепно.
Ужас промелькнул на лице Блейза. — Тео, ты слышал, что еще сказала Помфри?
— Что я умираю? Да, эта... часть была громкой и ясной. — Он каким-то образом ухитрился сложить губы в жалкую ухмылку. — Ч-чертовски типично, что мне приходится смотреть на ваши уродливые рожи на смертном одре.
— Сейчас не время для твоих дурацких шуточек, Тео! — выпалил Блейз, внезапно разозлившись. — Ты умираешь, мать твою! Ты понимаешь это?
— Т-технически, мы все умираем, — сказал он как-то небрежно. — Я просто с-сделаю вас всех на финише, что к-круто, ведь я никогда ничего не выигрывал. Ду… думаешь, я получу медаль?
— Прекрати! — выплюнул Блейз, и его тон напомнил Драко о том дне, когда он уничтожал яблоню после известий об исчезновении Лавгуд; гнев и горе переплелись в нем. — Прекрати прикалываться, мать твою! Это не смешно!
— Блейз, — вмешалась Луна. — Успокойся.
— Нет, я не успокоюсь! — Он печально посмотрел на Тео. — Разве я тебе не говорил? Разве не говорил не преследовать отца? Разве…
— Я уб… убил его. Это не он сделал. — Он наклонил голову, чтобы посмотреть на Драко. — Твой отец.
Драко подумал, что его сейчас стошнит. Тело слегка качнулось вперед, а позвоночник так напрягся, что казалось, словно сломается, или треснет, или что там еще делают позвоночники. Сжав руки в кулаки и пытаясь сдержать гнев, Малфой снова взглянул на рану на животе Тео и подавил рвотный позыв.
— Мой отец сделал это с тобой?
— Н-не надо так переживать из-за этого. Думаю... Я думаю, это вышло случайно. Я слышал, он произнес заклинание, и я его отбил. Стена рухнула... — Он снова поперхнулся, но попытался скрыть это за улыбкой. — Прощайте мечты стать чемпионом по ривердансу.
— Тео, прекрати, — прошипел Блейз. — Тебе не следует так шутить.
— Ты ожидал каких-то драматических и трогательных последних слов? — спросил он. — Вроде бы... я забыл речь в другом кармане. Не мой с-счастливый день…
— Тео, — попробовал Драко. — Не надо.
Он все еще ухмылялся.
— Пиздец, вы несчастные. Кто умер?
Недолгое, но весьма ощутимое молчание накрыло их маленькую компанию, как мокрое одеяло, тяжелое и удушливое. Драко почувствовал, как Грейнджер сильнее прижала руку к его спине, поглаживая большим пальцем, тщетно пытаясь успокоить. Он не ответил на этот жест. Он был слишком захвачен тишиной и ситуацией, стремясь сбежать от одного или обоих сразу, но не зная, как это сделать. Он не знал, что может сказать, что должен сказать, и должен ли вообще говорить. По-видимому, Блейз тоже растерялся, потому что его губы произносили различные слова, но ни одно не покидало их, а глаза — широко распахнутые и ошеломленные как у ребенка, — метались между лицом Тео и раной.