— Я повзрослел, но ты в этом не участвовал! — Драко заревел так громко, что самому стало больно. — Ты даже не подумал усомниться в Волдеморте после того, как узнал, что он угрожал убить меня? Или маму? Ты пытался выяснить, что случилось со мной после того, как узнали, что я мертв? Тебе хоть на один гребаный миг было не насрать?
Люциус переложил палочку в другую руку, Драко внимательно наблюдал за этим жестом. Рев битвы в Большом зале отвлекал его пару раз: несколько знакомых громких голосов ловили его внимание, и хватка на палочке немного ослабла. Ему следовало оставаться начеку. Движения и поведение отца были слишком непредсказуемы, чтобы вести себя беспечно.
— Мой сын умер, — резко сказал Люциус. — Я его оплакал. Насколько понимаю, мой сын все еще мертв.
Каждое слово было подобно стреле, но Драко не дрогнул.
— Тогда кто же я, черт возьми?
— Ты — ничто, — выплюнул он. — Мой сын никогда не прикоснется к грязнокровке.
— Ее зовут Гермиона Грейнджер!
— Я знаю ее чертово имя! Ведь это я опознал ее в поместье!
Драко стиснул зубы и выкрал секунду, чтобы успокоиться. Его чуть не трясло от ярости. Но нет. Нет. У него было преимущество: знание.
— Ты не помог Грейнджер. — Утверждение, не вопрос.
— Конечно же нет.
— В отличие от мамы. Она постаралась помочь Грейнджер.
Люциус даже не пытался скрыть своего потрясения.
— О чем ты говоришь?
— Ты меня слышал. У меня есть для тебя новости, отец: и твой сын, и твоя жена сражаются здесь на стороне Ордена. И она постаралась помочь Грейнджер...
— Ты лжешь...
— Она применила к Грейнджер легилименцию, увидела нас вместе и постаралась помочь ей в Мэноре. А потом, когда поняла, что я жив, отправилась к Снейпу — кстати, он тоже работал на Орден — и попросила...
— Нарцисса бы никогда...
— Она знала, что я был с Грейнджер, но ей было все равно. Твоя собственная чертова жена отвернулась от тебя, потому что знала, каким невменяемым ты стал!
Левый глаз Люциуса дернулся.
— Нет, я бы знал...
— Ты бы ничего не знал! Ты ничего не замечаешь, отец! — Он замолчал, чтобы перевести дыхание; его грудь тяжело вздымалась. — Ты что, не понимаешь? Ты. Теперь. Один.
— Заткнись!
— Я не стану! — закричал Драко. — Мама бросила тебя, потому что знала, что ты откажешься от меня, когда узнаешь о Грейнджер! Она знала, что ты отвернешься от собственной плоти и крови, и все из-за твоей бездумной преданности этому конченому существу, которого ты называешь Лордом!
В глазах Люциуса мелькнула паника.
— Она никогда не предаст меня, — прошептал он себе под нос.
— Ты в этом уверен? Что-то не похоже, — Возможно, было жестоко насмехаться, но Драко было все равно. — Неужели ты всерьез думаешь, что мама предпочла бы Волдеморта мне? Своему собственному сыну? Нет! Потому что она не такая, как ты!
— Она бы не предала.
— Почему же? — огрызнулся Драко. — Потому что ты ее муж? Из-за преданности? Где, черт возьми, была твоя преданность семье, когда ты привел Волдеморта в нашу жизнь? Какого хрена ты вообще решил втянуть нас в это дело? Ты поставил его выше нас!
Краткий проблеск сомнения, который озарил лицо Люциуса, исчез, и на его место вернулась холодная ненависть. Он был в ярости, но за ней также проглядывала и… пустота. Леденящая душу безучастность, которая, как и всякий последний, упорный свет внутри Люциуса, погасла.
— Не припомню, чтобы кто-нибудь из вас жаловался.
— Мне было пятнадцать, и я…
— Да, а теперь тебе семнадцать, и ты предатель по крови. И не просто предатель крови, — усмехнулся Люциус, — а чертов любитель грязнокровок.
— Верно, — сказал Драко, решительно кивая. — Я действительно люблю ее.
— О, умоляю...
— И ты можешь стоять здесь и сколько хочешь отрекаться от меня, но я все еще твой сын...
— Это не так...
— Я все еще Малфой и единственный наследник. — С каждым словом Драко видел, как лицо отца все больше и больше наполняется яростью, но он продолжал: — И я заявляю тебе сейчас, Люциус, что вся эта Малфоевская чистокровная чушь с промыванием мозгов заканчивается на мне.
Ноздри Люциуса раздулись, губы приоткрылись, обнажая сжатые зубы, но он ничего не произнес.
— Ты меня слышишь? — подтолкнул Драко. — Со всеми ненавистью и ложью, которые проходили через поколения Малфоев, покончено. Навсегда.
Драко был так поглощен своей тирадой, что не заметил, как Люциус дернул палочкой в дрожащей руке.
— А когда все закончится, — продолжил Драко, — и ты будешь гнить в какой-нибудь одиночной камере в Азкабане, надеюсь, в тебе останется хоть капля рассудка, и ты поймешь, что это твой сын разорвал порочный круг! И что в мире за пределами твоей камеры я продолжаю род Малфоев! И если у тебя появятся внуки, то они, вероятно, будут полукровками!
Очевидно, это замечание стало для Люциуса последней каплей. Как чиркнувшая спичка, он мгновенно оживился, источая опасность, кипя от ярости, и вытянул руку с палочкой, целясь прямо в грудь Драко. Но Драко быстро среагировал. Адреналин так сильно стучал в его ушах, что он не уловил заклинание, выплюнутое Люциусом, но это не имело значения: Драко поднял палочку как раз вовремя, чтобы обезоружить отца быстрым Экспеллиармусом. Его палочка — все еще горячая и заряженная — очутилась в руке Драко, а затем он бросился вперед и выпустил заклинание, прижимая Люциуса к стене.
Длинными, громкими шагами Драко подошел к Люциусу, схватил за мантию Пожирателя и приблизился к нему так, что у того не было выбора, кроме как посмотреть ему в глаза. Сердце Драко бешено колотилось в груди, громко и так сильно, что казалось, будто кости вибрируют с ним в унисон. Драко потребовалось несколько секунд, чтобы собраться с мыслями; он тяжело дышал, но не мог понять — причина в спешке последних минут или ярости.
— Что это было? — пробормотал он между судорожными вдохами. — Авада?
Люциус зарычал в ответ, и Драко заметил кровь на его зубах; было похоже, будто он сильно прикусил язык. Сделав шаг назад, он отпустил мантию Люциуса и позволил заклинанию крепко прижать его к стене. Кончик палочки Люциуса все еще светился остатками незавершенного заклинания, и угасающий огонек был зеленым, но не глубоким, густым зеленым Смертельного проклятия. Драко поднял палочку Андромеды, направил на палочку отца и пробормотал:
— Приори Инкантатем.
Мгновение спустя Драко повернулся к Люциусу с устрашающе спокойным выражением лица.
— Неужели? Заклинание забвения?
Люциус молчал.
— И, по-видимому, довольно сильное, — сказал Драко. — Достаточно сильное, чтобы поджарить мне мозг и поселить в Мунго. Твоя палочка все еще теплая.
По-прежнему никакого ответа.
— Ты ведь собирался полностью стереть мою память? Ты собирался стереть меня.
Люциус все еще отказывался произнести хоть слово, и сдержанность Драко дала трещину. Рванув вперед, он крепко сжал в кулаках отцовские одежды, дернул на себя, а затем с силой ударил спиной о стену.
— Говори! — заорал он ему в лицо. — Скажи что-нибудь!
Люциус хмыкнул, но медленно поднял голову и уставился на Драко тусклым, ужасающим взглядом.
— Лучше вообще никакого продолжения рода Малфоев, чем грязное.
Во второй раз за день Драко почувствовал, как слезы жгут глаза, но, в отличие от предыдущего, они не пролились. Это были злые, жгучие слезы, которые больно было сдерживать, но он сумел. Вот и все; последний — и на этот раз действительно так — удар. Маленький мальчик внутри него понял, что не осталось ни единой надежды на примирение. Все просто... исчезло. Здравомыслие и рациональность Люциуса, уважение и восхищение Драко, их отношения как отца и сына... все исчезло. Окончательно.
Но он не чувствовал потери. Ни тоски, ни надежды больше не было. Ни намека. Вместо этого поверхность его существа пронзил знакомый и почти успокаивающий укус ярости. Она пришла спокойной и устойчивой волной, согревая лицо и охлаждая все остальное. Он снова схватил отца за грудки. Крепко.
— Это ты убил Тео?
Казалось, Люциуса сбил с толку этот неожиданный вопрос.