— Что ты...
— Это ты убил Тео? — закричал Драко.
Леденящий душу блеск понимания проник в его глаза, верхняя губа презрительно скривилась.
— Теодор Нотт встал у меня на пути.
Драко резко вдохнул.
— На пути падающей стены? Или твоем?
— Моем, — без колебаний и сожаления ответил Люциус.
Драко выдохнул, но его грудь оставалась напряжена и сдавлена. На мгновение ему показалось, что он задыхается. Болезненные воспоминания о смерти Тео на холодном полу Большого зала проникли в сознание, атакуя, как кошмары, которые оживали и разыгрывались перед глазами. Он крепко зажмурился. Темнота была лучше этих воспоминаний.
Он обливался потом и дрожал от напряжения, которое пришло с проявлением сдержанности; ему ужасно хотелось ударить отца, но в этом не было ни смысла, ни достоинства. И если бы он ударил Люциуса один раз, то, наверное, не смог бы остановиться. Он открыл глаза.
— Почему?
Люциус облизал окровавленные зубы.
— Почему? Потому что я видел, как этот неблагодарный мелкий ублюдок убил своего отца.
Драко почувствовал тошноту: кислотное пламя рвоты обожгло горло, зрение затуманилось. Он не знал, что сказать. Слова приходили и уходили, не задерживаясь, и он не мог уцепиться ни за одну конкретную мысль в наполненном сумбуром сознании.
Но он знал.
Каким-то образом, на каком-то уровне, он знал — или, по крайней мере, предвидел, — что смерть Тео была преднамеренной. Несчастный случай оказался бы слишком легким исходом. Слишком справедливым. И, как давно понял Драко, все редко бывает просто и честно. Как сказал Тео много лет назад: «Жизнь — дерьмо, а потом ты умираешь».
— Скажи, — небрежно произнес Люциус, прерывая мысли Драко. — Ты поступишь так же?
— Что?
— Ты собираешься повторить его поступок? — спросил он. — Вы двое заключили какой-то жалкий пакт предателей крови, чтобы убить своих отцов?
Драко задумался. Он действительно это сделал. Воспоминание о Тео пронзило его, как молния — его друг сидел напротив и спрашивал: «Как думаешь, ты сможешь убить своего отца?» Драко знал ответ и тогда, и сейчас. Он вспомнил, что сказал Тео: «Я бы сделал то, что было необходимо».
— Нет, — сказал Драко, с сожалением качая головой. — Поверь мне, часть меня хочет, чтобы я смог, но... я не такой как ты. Я не убийца.
— Тогда что именно ты намерен со мной делать?
Драко промолчал. Он снова поднял палочку отца, схватил ее обеими руками и переломил. Или, по крайней мере, попытался. Дерево было слишком крепким, чтобы сломать его полностью, но оно треснуло и раскололось, повиснув безвольно на сердцевине, как сломанная рука. Непригодная. Бросив ее через плечо, Драко снова посмотрел на разъяренного Люциуса.
— Ты был прав в одном, — медленно произнес он. — Я не твой сын. Теперь уже нет.
Левый глаз Люциуса снова задергался.
— Но все остальное, что ты мне рассказывал... о магглорожденных, магглах и прочем, все это было ложью. И ты... ты убил моего друга...
Драко вздохнул, сделал несколько шагов назад и взмахом палочки Андромеды выпустил заклинание, приковывающее Люциуса к стене. Казалось, Малфой-старший на мгновение был ошеломлен этим жестом, но его горькое, мертвенно-бледное выражение быстро вернулось на место.
— Если ты сейчас войдешь в Большой зал, тебя убьют или схватят прежде, чем отправят в Азкабан, — сказал Драко обманчиво ровным тоном. — И я могу заверить тебя: если предстанешь перед судом, я приду и помогу навсегда запереть...
— Ах ты, сопливый кусок...
— Я еще не закончил! — рявкнул он. — Ты мне не нужен. Я не желаю тебя в своей жизни. У меня есть близкие. Грейнджер, и мама, и Блейз, и Дромеда. А ты? У тебя никого нет, именно этого ты и заслуживаешь.
Ноздри Люциуса раздулись, и он беспокойно переступил с ноги на ногу.
— Я хочу, чтобы ты исчез, — твердо сказал Драко. — Я больше не желаю тебя видеть. Я хочу, чтобы ты пропал. Я хочу, чтобы ты... вычеркнул себя из моей жизни.
— И куда именно ты хочешь меня отправить? — спросил Люциус.
— Мне все равно. Теперь ты для меня никто.
Бросив последний жесткий взгляд на человека, которого он никогда больше не назовет отцом, Драко развернулся и побежал к Большому залу. Позади него кричал Люциус, требуя, чтобы он вернулся, но Драко продолжал бежать. С ним было покончено. Окончательно и бесповоротно покончено. Когда рикошетом разносящиеся по залу звуки битвы заглушили крики Люциуса, что-то подсказало Драко, что он никогда больше не услышит его голоса.
Но он все равно не оглянулся.
Гермиона была в беде. В настоящей беде.
Палочка Беллатрисы оказалась гораздо более непослушной, чем она ожидала: даже использование оберегающих чар было проблематичным. Неспособная полностью защитить себя, она уже получила синяк под глазом и несколько кровоточащих ран от безжалостных заклинаний Беллатрисы; у нее даже не было шанса попытаться атаковать. Беллатриса оказалась слишком быстра и умела даже против них троих. Со своими опытом и силой она была практически неприкасаема.
Взмахнув своей новой палочкой, Беллатриса ударила Луну прямо в живот и отбросила назад примерно на двадцать футов. Хихикая с нескрываемым ликованием, она развернулась и ударила Джинни заклятием, которое полностью выбило из той воздух, и Гермиона могла только наблюдать, как она закатила глаза и рухнула на пол, потеряв сознание.
А затем, словно в замедленной съемке, Беллатриса повернулась к Гермионе, сверкнув зубами в порочной, зловещей ухмылке. Дыхание Гермионы застряло где-то между ртом и легкими, мешая дышать, но она заставила себя быстро прийти в себя. Стоя так прямо и гордо, как только могла, она встретила пристальный взгляд Беллатрисы и приготовилась к грядущему.
— Глупая мелкая грязнокровка, — хихикнула Беллатриса скрипучим, высоким голосом. — Ты правда думала, что сможешь победить меня с помощью моей же палочки?
Голос Гермионы подвел ее из-за ощущения тяжести в груди и испытываемого страха. Она попыталась сопротивляться, но мысли вернули ее к последней их стычке в Малфой мэноре. Вырезанные на руке буквы внезапно показались крайне воспаленными. Но все же решимость заставила ее кровь биться быстрее, и — возможно, это было опрометчивым шагом, — она выпустила Ошеломляющее заклинание.
Без особых усилий Беллатриса отбила его и ответила проклятием, которое ударило Гермиону прямо в грудь и словно опалило электрическим разрядом, проходящим через все тело. Это было чертовски больно, и Гермиона вскрикнула, упав на колени. Когда она подняла голову, Беллатриса выглядела как легкомысленная школьница, хихикающая от восторга.
— Ух ты, грязнокровка упала, — сказала она, надув губы с притворным беспокойством. — Так печально. Так трагично. Интересно, как отреагирует бедненький маленький Драко, когда узнает, что я тебя убила. Вот так шоу вы устроили на улице. Я всегда знала, что он бесполезен.
Гермиона стиснула зубы и попыталась встать, но Беллатриса снова ударила в нее тем же проклятием.
— Не вставай! — завопила она. — На этот раз тебе не убежать.
Когда Беллатриса наклонила палочку, Гермиона могла только молча стоять на коленях и ждать Смертельного проклятия. Губы пересохли от сбившегося дыхания; она хотела закрыть глаза, но удержалась, даже когда Беллатриса приоткрыла рот. Но ей так и не удалось по-настоящему произнести его.
Все вдруг потемнело, как во время затмения, но это была вовсе не тьма. Фигура, одетая в черную мантию, загородила ее от Беллатрисы, встав между ними, как крепкая, неприступная стена. Вытянув шею, Гермиона попыталась разглядеть, кто это, но сначала поняла лишь то, что ее спаситель — женщина. Она подумала, что это могла оказаться Макгонагалл, но потом заметила светлые волосы, старательно собранные в аккуратный пучок, который лишь слегка растрепался от сегодняшних событий, и поняла, что это Нарцисса. Выглянув из-за ее мантии, Гермиона сумела уловить вспышку шока, промелькнувшую на искаженном лице Беллатрисы.
— Цисси, что ты делаешь? — спросила она почти раздраженно. — Отойди.