— О, прелюдия, — прошептал Драко в ответ, мягко усаживая Тауру в кресло. — Почему бы не уложить его в постель?
— Боюсь, если пошевелюсь, то снова разбужу его.
Драко перевел взгляд на сына: его тонкие пепельные волосы шевелились от дыхания Гермионы, а щеки раскраснелись и все еще были влажными от слез. В то время как детские месяцы Тауры были абсолютно беспроблемными, с Тео оказалось намного сложнее; вероятно, в первую свою неделю он плакал больше, чем Таура за всю жизнь.
Так же как Гермиона взяла декретный отпуск с Таурой, Драко ушел в декрет с Тео и был истощен после девяти первых месяцев. Не было и пары ночей, чтобы крики сына не прекращались. Но пару месяцев назад Драко вернулся на работу, и теперь они с Гермионой чередовали дни заботы о детях.
Они оба работали в Министерстве: Гермиона — Старшим советником Визенгамота в Департаменте магического правопорядка, а Драко — в Департаменте международного магического сотрудничества в качестве заместителя руководителя Международного совета по выработке торговых стандартов с особой специализацией в торговле зельями. Их карьера процветала, и Министерство более чем удовлетворяло их потребности в уходе за детьми, особенно когда Тео страдал от заражения крови в возрасте всего пяти месяцев. Итак, несмотря на бессонницу и жуткие головные боли, воспоминание о времени, проведенном в Святого Мунго в отчаянном желании услышать плач сына, всегда напоминало ему, что он должен быть благодарен судьбе за то, что Тео жив.
Благодарен. Это определенно было самое подходящее слово. Благодарен за свою жизнь и за тех, кто в ней есть.
— Ты в порядке, Драко?
Тихий шепот Гермионы вывел его из задумчивости, и он посмотрел на нее. По-настоящему посмотрел. Больше всего на свете он был благодарен ей. Даже сейчас, спустя десять лет после их изоляции в Хогвартсе, осознание того, как много она для него значит, лишало его дара речи. Если бы он верил в романтические и трогательные понятия, такие как родственные души, то сказал бы, что она определенно предназначена для него.
Да. Очень благодарен.
— Давай его мне, — сказал Драко, протягивая руку.
— Осторожнее!
— Все в порядке, он крепко спит.
Голос звучал увереннее, чем Драко себя чувствовал, когда осторожно взял Тео и с опаской уложил в ближайшую люльку. Как только Тео улегся, Драко быстро пробормотал Муффлиато над обоими детьми и тяжело опустился на диван рядом с Грейнджер.
— Итак, как все…
Драко прервал Гермиону крепким и долгим поцелуем, сжимая ее в объятиях, проникаясь моментом. Некоторое время он продолжал ее обнимать, и когда отстранился, она искренне улыбнулась ему с закрытыми глазами и раскрасневшимися щеками.
— Что это было? — спросила она, чмокнув его в щеку.
— Говорил ли я в этом году, что люблю тебя?
— Да, еще в марте.
— О, тогда ничего, — он пожал плечами, усмехнувшись, когда она игриво шлепнула его по руке. — Хотя, знаешь, я тебя люблю.
— Знаю.
— Хорошо. С Тео все еще проблемы?
Гермиона кивнула и потерла глаза.
— По-моему, у него прорезались почти все зубы. Но даже несмотря на это, твой сын не потерял способность громко кричать.
— Думаю, именно так и поступил бы Нотт. Возможно, назвав его в честь Тео, мы напросились на неприятности.
— Ну, это была твоя идея.
Действительно, хотя Драко совсем не жалел об этом. Когда они находились в Святого Мунго, обезумевшие и опасавшиеся худшего, Драко задумался: возможно, назвать сына в память о трагически погибшем друге было каким-то зловещим предзнаменованием. Но потом он понял, что Тео Малфою, как и Тео Нотту, может просто не повезти — он из тех людей, с которыми жизнь обходится немного жестче без всякой видимой причины. По крайней мере, у этого Тео будет безусловно любящий его отец.
Драко даже задавался вопросом, была ли болезнь Тео наказанием судьбы за его жизнь до Грейнджер и все плохое, произошедшее в их дортуаре в Хогвартсе. Теперь он чувствовал себя таким далеким от своего подросткового я, словно та злобная версия его самого была не более чем незнакомцем. Иногда, перед тем как заснуть, темное и неприятное воспоминание о чем-то, что он сказал или сделал Грейнджер, вспыхивало в сознании, и он съеживался, пока оно не исчезало.
Ему нравилось быть тем, кем он был сейчас: несовершенным, но порядочным — это все, на что любой смел бы надеяться.
— Драко? Ты меня слышишь?
— Прости, что?
— Я спросила, как Тедди?
— Он в порядке. Немного нервничает.
— Ну, это понятно.
— И он хочет на Хаффлпафф, — проворчал он, глядя на Гермиону, которая разразилась смехом. — Что смешного, Грейнджер?
— Прости, — выдавила она между смешками. — И как ты на это отреагировал?
— Как и должен был — хочешь верь, хочешь нет.
— Не верю.
— Тем не менее, я так и сделал, — ответил Драко. — Я сказал, что он может выбрать любой факультет... даже чертов Хаффлпафф.
— Тогда ты поступил правильно. Ты же знаешь, что твое мнение для него много значит.
— А потом твоя дочь заговорила как настоящая гриффиндорка. Очевидно, мне просто суждено состариться в окружении хаффлпаффцев и гриффиндорцев. Это мое наказание за то, каким придурком-подростком я был.
— Не устраивай мелодраму, — сказала она, улыбаясь. — Пошли, нам нужно уложить эту парочку в постель. Завтра рано вставать. Гарри, Рон и Луна собираются на вокзал к десяти, так что…
— Уизли приедет? Мерлинова задница, этот день становится все хуже и хуже.
— Если ты прекратишь ныть и поможешь мне уложить детей спать, возможно, я покажу, как закончить день на высокой ноте.
Драко удивленно вскинул брови.
— Ты пытаешься флиртовать или снова хочешь обманом заставить меня помочь тебе расставить книги по алфавиту?
Гермиона улыбнулась и медленно поцеловала его.
— Я пытаюсь флиртовать, Драко.
К десяти часам на платформе 9 и 3/4 уже вовсю суетилась толпа волшебников. Возможно, то, что сегодня в Школу отправлялись дети, рожденные в первый год после войны, вызвало такой общественный интерес. Здесь же суетилось целое скопище журналистов, извиваясь, как змеи, пытаясь высмотреть членов семей самой маленькой группы первокурсников, которых когда-либо принимал Хогвартс. Драко боролся с желанием использовать коляску Тео в качестве тарана, когда парочка из них направилась к нему, но, очевидно, хмурого взгляда Малфоя оказалось достаточно, чтобы остановить их.
Стоящая рядом с ним Гермиона подняла Тауру на руки, чтобы не потерять ее среди хаоса. К счастью, некоторые работники платформы заметили беспорядок и увели журналистов от ожидавшего Хогвартс-экспресса, освобождая достаточно места.
— А, вот и вы, — произнес знакомый, воздушный голос. — Блейз, я нашла их!
— Луна! — воскликнула Гермиона, опуская Тауру на ноги и заключая подругу в такие знакомые объятия. — Я так рада тебя видеть.
Позади них Блейз пробирался сквозь толпу к их маленькой компании, крепко прижимая к груди дочь. Увидев их, Гермиона шагнула вперед, чтобы обнять его, и он довольно неловко ответил ей, пытаясь удержать ребенка на бедре.
— Даже не думай об этом, Лавгуд, — заметил Малфой.
— Я ни о чем не думала, Драко, — улыбнулась она.
— Ну, в это я могу поверить.
Драко проигнорировал свирепый взгляд, брошенный на него Блейзом, когда тот высвободился из рук Гермионы, и поставил дочь рядом с Таурой. Нова Бриджид Забини была зеркальным отражением своего отца, если не считать густых черных кудрей, обрамлявших лицо, и серебристо-серых глаз. Ей было четыре года — всего на шесть месяцев младше Тауры, — и, естественно, две умные юные ведьмы выказывали все признаки зарождающейся прочной дружбы.
— С каких это пор ты обнимаешь Грейнджер? — спросил Драко Блейза, подходя к нему.
— Думаю, вопрос в том, с каких пор Грейнджер обнимает меня? — Он заглянул в коляску Драко. — Приятно видеть Тео спящим, для разнообразия. Не смей больше грубить Луне, а то я разбужу его только для того, чтобы позлить тебя.