— Модель какая? — заинтересовалась Дария.
Хозяйка ответила.
Вторая близнец уважительно присвистнула:
— Получается, ты нас тут всех чуть ли не рентгеном видишь?
— Что касается правды-неправды, да. Он не врёт, когда говорит, что не помнит про импланты. А у тебя что, другая телеметрия?! — Рухшона наклонилась над столом и толкнула в плечо Жанну.
— Такая же, — нехотя вздохнула та. — Но как-то дико. Чтобы такие расширения, живой имплантат, сам без копейки денег, обитает в яме…
— СТОП. Подробнее? — хозяйка заведения требовательно посмотрела по очереди на Иманберды и на мужчину.
Виктор медленно и шумно вздохнул, выпуская воздух через плотно сжатые губы и глядя на Жаннат:
— Мы же договаривались!
— Бл*. Я случайно. Не намеренно проговорилась, — фальшиво и ненатурально покаялась та.
— Ты сейчас врёшь, — припечатала администратор. — И обманываешь его преднамеренно. Ладно, что там за яма?
— Вить, она злится и испытывает любопытство в твой адрес, — Дария мягко улыбнулась и коснулась пальцами тыльной части ладони товарища. — Она очень неправа и потом будет об этом жалеть. Пожалуйста, не сердись.
— Только ради тебя, — проворчал обладатель клетчатой рубахи, опуская взгляд.
— А что такого?! — искренне удивилась Жаннат. — Ну да, я стерва. Согласна. Только что вложила тебя по полной, хотя мы и договаривались об этом молчать. Но ты же сам говорил: «Никогда не стесняйся бедных друзей, пожилых родителей, простой одежды, скромной жизни». Разве нет? Так чего тебе стесняться своей дыры?
— Ты сейчас очень неправа, — процедил Виктор, отворачиваясь в сторону.
— Кстати, как ты назвал автора этих строк? Его в моей базе тоже нет. — Жанна не мигая сверлила взглядом собеседника.
— Омар Хайям, — теперь мягко улыбалась уже Рухшона. — Ты просто из тюрков, не фарси, вот и не знаешь, ммм, азбуки. Это как… не знаю. Классика, короче! Не одна тысяча лет поговорке. Кстати, он и на вашем тюркском писал! Когда он жил, у образованных людей ваш и наш языки были обязательной нормой.
— Хм. Ладно, возможно…
— Не «возможно», а так и есть, — вежливо, но твердо настояла на своём владелица заведения. — У вас за это время просто язык менялся. Не то что сильнее, а вообще менялся. Я не говорю по-вашему, но, насколько знаю, вы собственный тысячелетний текст не прочтёте и не поймёте же?
— У нас и письменность не та, что в древности, не только сам язык… А вы что, свой понимаете, что ли?!
— Да. А мы Хайяма и сейчас понимаем. Морфологические и грамматические изменения языка незначительны и непринципиальны. Менялись значения слов, но есть куча словарей, в которых можно посмотреть то или иное понятие, когда встречается незнакомое значение. Если же человек хорошо образован, то он и устаревшие слова часто понимает. Уж этого автора, да известную цитату, точно прочтёт.
— Хм. Ладно, ты не врёшь, — задумалась Жаннат на мгновение, сверяясь с интерфейсом.
Рухшона звонко расхохоталась в ответ.
— Ладно, едем дальше. Помнишь, ты говорил о своём заведующем кафедрой? — продолжила Иманберды.
— Помню.
— Как была его фамилия?
— Блэкстер.
— А это в каком университете? Я не нашла ни такой фамилии, ни университета, в котором кто-то хотя бы похожий заведовал кафедрой психолингвистики.
— А кафедра совсем иначе называлась, — неподдельно удивился Виктор. — Психолингвистика — это его научное направление. Кафедра же была до невозможности прагматичной и рассчитанной исключительно на прикладное. Не на глубокую науку.
— Просто во главе стоял сильный учёный- теоретик? — уточнила Дария.
— Да. Можно и так сказать.
— Язык-то какой был? — спокойно вздохнула хозяйка заведения.
— Английский, — снова ничего не понимая, удивился парень.
— Так ты чё, в английском секторе учился?! — синхронно выпалили близнецы. — Не в русском?!
— Где я только не учился. Скажем, по английскому, разумеется, защищался в той стороне, где он родной. Ну не у китайцев же было его учить!
— А-а-а, ясно. — Жаннат моментально расслабилась. — Тогда всё может быть. Ладно. Если ты из сектора в сектор перемещался, то вопросов больше не задаю. Извини.
Я не опер и никогда им не был. Именно поэтому в нашей беседе крайне невовремя всплывают те моменты, которые едва не ставят меня в тупик. Явно надо было меньше болтать языком после переноса.
С другой стороны, я до сих пор не понимаю, чего ради бы скрывать тщательно своё происхождение. Делаю это скорее по инерции.