– Шуба, ты со своими травмами и простудами совсем, что ли охоту забросил? – выпалил Максим.
– Ничего я не забросил, Макс, просто, сам понимаешь…
– Нет, ты мне твердо скажи, хочешь поехать на охоту или?
– Глупейший вопрос, Макс. Конечно хочу!
– Сегодня вечером готов?
– Сегодня… – замешкался Серега. Он хорошо себе представлял, чем закончится посещение больного. С другой стороны, сколько можно пить, лучше и в самом деле, не напиваться, а вернуться домой в нормальном состоянии, собрать охотничьи причиндалы и махнуть с Максом на вечерню зорьку. Наверняка, он уже что-то спланировал, «все схватил».
– Можно и сегодня. А какой расклад?
– Отличный расклад, Шуба! Заезжаем за тобой часиков в шесть и выдвигаемся, куда бы ты думал? В твой любимый Истринский район, на охотничью базу к нашему старому знакомому егерю Мих Михычу. Заселяемся, оформляем путевки, и – вечером на вальдшнепа, а утром – с подсадной. И так – двое суток. Что скажешь?
– Шикарно! Но как…
– У меня, как всегда, все схвачено, Шуба. Не переживай…
– А по деньгам?
– С тебя вообще ни копейки. Я – угощаю. Главное, будь в норме. Ага?
– Буду!
Петр Тереньев по прозвищу Боярин вышел из здания больницы самостоятельно, хотя и в сопровождении донельзя хмурой медсестры. Не вприпрыжку, конечно, и не быстрым шагом, но вполне уверенно приблизился к толпе сослуживцев, с рукой на перевязи и пластырем в области виска. Приблизился, не скрывая счастливой улыбки на заметно осунувшемся лице.
– Бояре!!! За что такая честь по мою грешную душу?
– Иди сюда, кровопроливец! – Матвейчиков соизволил обнять больного. – Господа, прошу обратить внимание! Вот это самый человечище уже второй раз на нашей очень опасной работе пролил кровушку, защищая собственной грудью государственные ценности!!!
– Да я-то, что? Я, как говорится, долг свой выполнял, – еще сильнее расплылся в улыбке Боярин.
Тут как тут оказалась ветеранша банковской службы Лидия Нестеровна, а с ней и Танечка, вручившая кровопроливцу букет роз, и чмокнувшая его в щечку. Лидия Нестеровна последовала ее примеру, при этом гораздо крепче прижав Боярина к своей выдающейся груди – под общий восторг остальной толпы. Тот аж зарделся.
– Шуба! – воскликнул Боярин, высвободившийся из объятий ветеранши и бросился в объятия Костикова. – Ты же мне каждую ночь снишься!
Оторвав Серегу от себя, Боярин буквально впился в него взглядом:
– Каждую ночь и по несколько раз! У меня вообще сложилось такое чувство, – Боярин посмотрел на окружившую их двоих толпу. – Что именно благодаря Шубе, видя его в своих снах, в которых мы вместе в каком-то непонятном месте водку пьем, я каким-то образом из комы вышел…
– О! Краснов!!! – разглядел он среди других водителя Хорошевского маршрута. – А помнишь ли ты, что бутылку водки мне проспорил?
– Так! – вмешалась строгая медсестра. – Никакой водки!!! Кто у вас здесь старший?
– Я, – с вашего позволения, – как пионер, поднял руку начальник инкассации.
– Только не надо общих избитых больничных фраз, – Матвейчиков в успокаивающем жесте показал ей открытую ладонь. – Моим инкассатором по инструкции пить водку запрещено. И они эту инструкцию очень строго соблюдают. Я прав, инкассаторы?
– Да, да, конечно! – отозвалась толпа. – Нам по службе не положено. Мы вообще эту гадость не пьем…
– Если больной выпьет хотя бы каплю…
– Больной – не выпьет! – словно гвоздь забил, уверил Матвейчиков. – А если выпьет – уволю!
– Тогда – ладно, – смилостивилась медсестра. – Но, на вашу ответственность.
– Самой-собой.
От Сереги Костикова, все еще остававшегося в объятиях Боярина, не ускользнула манипуляция Матвейчикова, что-то сунувшего в руку медсестре. Денежка, конечно же, перекочевала. Вот и хорошо, что перекочевала. А Петрович – человек – этого не отнять.
Боярину и в самом деле не налили даже полстопчки. Да он и не просил, все прекрасно понимая. Хотя, образно говоря, ручьем текли слюнки у Боярина, глядевшего на выпивающих сослуживцев.
Для начала, помянули Сергея Скворцова. Был человек, молодой, хороший, общительный парень, со своей не злой зацикленностью все делать по-рас-че-ту. И не стало парня. Какой бы расчет он себе не планировал, вмешалась другая сила, все в одноминутье похеревшая.
Помянули и Викторию Ким, работницу универсама «Детский сад», случайно попавшую под руку убийцы. Того самого, с которым все присутствующие вместе работали, с которым многие ни раз и ни два пили водку, вели душевные разговоры… И, тем не менее, рука которого не дрогнула, нажимая на спусковой крючок пистолета, наставленного на своих же коллег-инкассаторов.
Ну и за здравие, конечно же, выпили. В первую очередь – за Боярина. Во-вторую, – за Серегу Костикова, которому досталось поменьше, но все равно – не дай бог каждому.
Они постоянно были рядом, словно привязанные, не отходили ни на шаг друг от друга – Боярин и Костиков. При этом Костиков опрокидывал одну дозочку за другой, а Боярин, проглатывая слюнки, но – по-честному, на них лишь смотрел и к алкоголю не прикасался.
Рядом была и вся остальная толпа, начиная от начальника инкассации и заканчивая сумочником дядей Мишей Хлепатуриным и ветераншей-кассиршей Лидией Нестеровной, постоянно лезшей к Боярину обниматься. Боярин обнимался, даже целовался и с Лидией Нестеровной, и с Танечкой, но среди всех остальных ему в первую очередь был важен напарник – Серега Костиков.
– Я никак не могу этого объяснить, – говорил Боярин, когда оставался с Серегой более-менее наедине. – Со мной никогда такого не было. Мне даже просыпаться не хочется – так во снах душевно и хорошо. Я словно в каком-то выдуманном мире очутился. В котором все по-честному. Шуба, ты меня понимаешь?
– Очень хорошо понимаю. Самому такие сны снятся. А кто еще, помимо меня, тебе снится?
– В основном, незнакомые люди, но каждый раз – одни и те же, что характерно. И на первом месте – женщина! С большой буквы – Женщина. И, вроде бы, она постарше меня, чуть ли и не моя школьная учительница, не знаю уж, по какому предмету, может, классная руководительница. Которая в меня без памяти влюблена!
– Хороший сон, – Серега усугубил очередную дозочку.
Вокруг мелькали приятели-сослуживцы. Серега уже был пьян, но Боярин вцепился в него словно клещ и не отпускал.
Клещи кусали Серегу Костикова дважды: оба раза во время весенней охоты, и оба раза – в область живота, под резинку штанов. И оба раза Серега не сразу просекал фишку, что это именно клещи, а не просто какая-нибудь болячка, и выдирал их чисто рефлекторно. И потом, на трезвую голову приходило осознание, что клещи-то могли оказаться энцефалитными, либо готовыми наградить нерадивого охотника загадочной болезнью Лайма. И приходил страх – вдруг на ровном месте подцепишь дрянь, типа, этой самой загадочной болезни Лайма. Но все, слава богу, обходилось, и ни чем подобным Серега Костиков до сих пор не заразился. А тут – Боярин вцепился в него именно, как клещ.
– Ты, пойми, Шуба… – вновь и вновь повторял Боярин, словно находился в состоянии довольно серьезного подпития. – Я-то, как раз не против именно таких отношений, только, где я могу найти такую училку-мамочку, чтобы быть у нее, как у Христа за пазухой, чтобы всё, ты понимаешь – всё-всё-всё, что мне так в этой жизни нужно!
– Понимаю, Боярин, понимаю, – безуспешно пытался от него отцепиться Серега. – Давай, дружище, выздоравливай, и найдешь себе, кого захочешь.
Серега вдруг четко осознал, что фигурку преподавательницы, Маргариты Николаевны, с которой сошелся в Застолье Боярин, он лепил с образа директорши универсама «Детский сад». С образа строгой такой директорши, державшей всех своих сотрудниц, в том числе и Викторию Ким, в черном теле.
– Слушай, Боярин, а ты ведь наверняка не только во снах, но и реальной жизни свою Марго встречал? – спросил он в лоб напарника по маршруту.
– Откуда знаешь ее имя? – отшатнулся Боярин. – Я же тебе не называл, никому не называл!