Изолятор
Во время эпидемии я оставался в изоляторе. Это было огромное многоэтажное здание, рассчитанное на восемь миллиардов человек. Оно вмещало в себя все государства, города, отели, рестораны, университеты, правительственные учреждения и многое другое. Разные сооружения походили на маленькие ячейки, соединялись друг с другом длинными витиеватыми коридорами, поражавшими своей мрачностью, грязью и страшными стенами. Где-то были приятные и чистые коридоры, и как-то раз мне удалось пройтись по одному из них. Удивительно, но они появлялись крайне редко, а некоторые люди даже не верили в их существование. Но сейчас я уже не мог свободно передвигаться и гулять по изолятору…
Раньше я бродил по длинным тёмным коридорам, которые вели меня в классные комнаты, в школу, в университет, в магазины, в искусственно созданные парки и так далее. Как ни странно, само расположение всех этих комнат всегда менялось. Сначала мою квартиру и школу соединял короткий, но неприятный коридор с грубыми надписями на стенах. А чтобы попасть в университет, приходилось идти сложными и запутанными путями. Но стоило мне стать студентом, как всё изменилось. Теперь до нужной аудитории я доходил за считанные минуты, а школа совсем исчезла на моём пути. Так происходило со многими помещениями. Чем нужнее мне было то или иное место, тем ближе оказывалась дверь…
Но пару дней назад нам запретили выходить из своих квартир. Всему виной был смертельно опасный вирус, быстро распространившийся среди населения. Каждый день в разных частях нашего дома появлялись десятки тысяч новых заражённых, которых тут же изолировали. В целях безопасности было решено ограничить передвижение каждого человека, живущего в этом изоляторе. Мне было разрешено находиться в своей квартире и ещё в двух маленьких комнатках.
Во время карантина я рисовал на стене. Многие, наверное, лишь с недоумением бы пожали плечами, узнав о моём занятии. Однокурсники бы посмеялись и удивились. Родителям тоже было не совсем понятно моё увлечение. Единственное, о чём они мечтали, так это о том, чтобы я поскорее нашёл работу и съехал от них.
Но я рисовал. Эта стена была завешена толстым ковром советских времён. С детства я иногда записывал или изображал что-то на ней в тайне от родителей. Как-то раз они узнали о моих проделках и чуть не выгнали меня из дома. Однако мои скрытые записи и рисунки уже нельзя было смыть, стереть или как-то убрать, поэтому вскоре маме и папе пришлось закрыть глаза на моё творчество. А я, ободрённый их равнодушием, продолжал украшать место, в котором жил.
Иногда я писал на стене всё, что меня мучило, освобождаясь от негативной энергии. Я мог изобразить своего обидчика в смешном, даже нелепом виде, и мне становилось легче. Или после неприятной ситуации я оставлял какой-нибудь знак, и все дурные мысли, наполнявшие мой мозг, покидали меня как по мановению волшебной палочки.
На стене я пытался запечатлеть и счастливые моменты своей жизни. Но их было намного меньше, потому что счастье никогда не хочется отпускать. К тому же, люди, окрылённые удачей и везением, далеко не всегда нуждаются в самовыражении.
Одним словом, эта стена была отражением моей души. Именно здесь был настоящий я. Здесь я чувствовал себя действительно свободным и счастливым.
Итак, в эти карантинные дни я рисовал пейзаж. Это был вид из ресторана персидской национальной кухни, который называют в Иране софреханэ. В таких заведениях обычно нет стола и стульев, а вместо них поставлены тахты. Тахта – что-то вроде большого плоского дивана без подлокотников, на котором разбросаны мягкие подушки. Различные блюда и напитки обычно ставят на его гладкую поверхность. Иранцы считают, что такое положение во время еды улучшает пищеварение. Но вернёмся к пейзажу.
Когда-то я видел во сне удивительно живописное местечко на севере Тегерана. Оно называлось Дарбанд. Это была небольшая гористая местность с блестящими журчащими водопадами, вычурными софреханэ, напоминающими самобытные произведения искусства, с лавочками экзотических фруктов и пряностей. В таком укромном уголке можно было найти много других восточных диковин.
На стене, однако, выходило не совсем так, как в моём воображении, но меня это не останавливало. Я любил каждую деталь, хоть и непродуманную. Каждую краску, хоть и не передающую настоящий цвет многоликого востока. Каждый штрих, хоть и нечёткий.
Однако не успел я одарить картину последними мазками, как вдруг она начала резко увеличиваться. Моё крошечное творение стало расползаться так быстро, что за считанные секунды оно заполонило собой всю стену. Теперь страшно увеличенный пейзаж сверкал пустыми не закрашенными дырами, и мне тут же бросилось в глаза всё его несовершенство. Разбросанные краски, неуместные тени, аляповатые, немного вытянутые фигуры… Картина, как быстро разрастающаяся паутина, стала захватывать другие стены. Она даже заслонила собой окно, и неожиданно я оказался в замкнутом кругу. Стоило мне пошевельнуться, как вдруг передо мной появилась тахта, двое иранцев, отдыхающих на подушках, и безмятежно потягивающих кальян. А за ними виднелся до боли знакомый пейзаж.