– Натаниель, – поприветствовала она меня, не вставая. Я подошел и крепко ее обнял. Доктор Тобел, как мне показалось, стала и меньше, и худее, чем во время нашей последней встречи. – Как приятно тебя видеть. Очень, очень приятно.
Я расплылся в улыбке. Несколько минут мы говорили обо всем и ни о чем, как это обычно бывает с людьми, встретившимися после долгой разлуки.
Наконец доктор Тобел перешла к делу:
– Ну, доктор Маккормик, а теперь расскажите, что именно привело вас в наши края.
Я рассказал за две минуты, выпустив слишком многое. Я уже устал думать обо всех этих проблемах, в чем и признался.
– Ну, – ответила она, – мы сможем обсудить это за ленчем. Я возьму инициативу на себя. За время твоего отсутствия многое здесь изменилось. Видел лабораторию?
– Только то, что находится по дороге к вашей входной двери.
– Ну, Натаниель, она стала значительно больше. Генри Миллер перешел работать в университет северной Калифорнии, а мне досталась его лаборатория. Пойдем, я тебе все покажу.
Она с трудом поднялась из-за стола и взяла две стоящие рядом палочки. С трудом распрямила искореженные полиомиелитом ноги и повела меня на экскурсию.
В лаборатории она кивнула в сторону работающих за длинными столами молодых людей.
– Часть исследований – продолжение той самой работы, которая велась еще при тебе. Мутация вируса иммунодефицита и его сопротивляемость лекарственным препаратам. Дела идут совсем неплохо. Йонник, – она показала на бородатого аспиранта, – готовит публикацию, которая, как мы надеемся, через пару месяцев появится в «Нью-Инглэнд джорнэл оф медисин».
Йонник молча взглянул на нас.
– Йонник, Табита, это мой давний студент Натаниель Маккормик. В настоящее время он занимается тем, что до основания потрясает Центр контроля и предотвращения заболеваний.
Несмотря на все перипетии жизни, характеристика доктора Тобел заставила меня в полной мере ощутить собственную значимость. Душа исполнилась благодарности.
Йонник и Табита пробормотали что-то, что должно было означать приветствие. Где-то в дальнем углу лаборатории тихо жужжала центрифуга. Боже, невольно подумал я, как же давно я не бывал в подобных заведениях! Звуки, запахи… словно возвращаешься домой.
– Вот, Натаниель, думаю, тебе это должно понравиться.
Постукивая палками по кафельному полу, доктор Тобел повела меня в соседнюю комнату. Она оказалась меньше, чем первая, но оснащена гораздо лучше: новые хроматографы высокого давления, на каждом рабочем месте компьютеры, в углу – аппарат регистров управления процессами. Все оборудование новое и очень дорогое.
Морщинки на лице моей провожатой сложились в улыбку.
– Преимущество сотрудничества с частным сектором. Мы здесь неплохо оснащены.
Я услышал, как в противоположном конце комнаты кто-то очень шустро печатает на компьютере.
– Частный сектор? – переспросил я. Но в этот момент что-то явно отвлекло доктора Тобел. Что именно, я не понял. – Ну так что же? – повторил я. – Вы же не можете держать меня в неизвестности бесконечно.
Она улыбнулась, словно возвращаясь в настоящий момент.
– Ты что-нибудь слышал о компании под названием «Трансгеника»?
– Кажется, да. Что-то связанное с ксенотрансплантацией, так ведь?
– Вижу, не отстаешь от жизни, читаешь.
– Стараюсь по мере возможности.
Ксенотрансплантация, или гетеротрансплантация, – это межвидовая пересадка органов и тканей от одного живого организма в другой. В определенном объеме эта практика получила распространение в медицине. Например, клапаны сердца от свиней, инсулин от коров. Но, насколько я помнил, компания «Трансгеника» занималась куда более серьезными темами, целыми органами вроде почек и сердца. Эксперименты по данной тематике проводились уже в течение десятилетий. Но не приносили серьезных результатов. Первые опыты зарегистрированы в Германии в начале 1900-х годов. Хирург по имени Эрнст Унгер пересадил человеку почку примата. Пациент немедленно скончался, так как его иммунная система воспротивилась чужеродному органу, и кровь в сосудах свернулась. Позже, в 1920-х годах, уже американский врач пересадил человеку почки ягненка. С ними больной прожил целых девять дней. Результат лучше, но об успехе говорить не приходится. Однако если учесть, что в начале века даже теория групп крови казалась новой, эксперименты можно считать чрезвычайно успешными.
Почки приматов, почки ягнят, умирающие пациенты… тут мои познания заканчивались, поскольку это было единственное, что мне удалось вспомнить из лекций по трансплантации десятилетней давности.
– Так вы работаете на компанию «Трансгеника»? – уточнил я.
– Да, вернее, с ними. А они для продолжения работы получили большой грант от Национального института здравоохранения и инвестиции со стороны Фармацевтического союза. Деньги института предназначались специально для исследований по тематике риска межвидовых инфекций – вирусов, прионов и тех отвратительных микробов, с которыми вы работаете. Контроль над работой требовал независимой структуры и независимого руководителя. Они обратились ко мне, ну а я уж не упустила такой шанс.
– Поздравляю, – ответил я.
Учитывая все особенности ситуации, что-то я сомневался в полной независимости доктора Тобел. Однако углубляться в скепсис совсем не хотелось.
– И на какой же стадии находятся опыты? Дошли до клинической?
– Судя по всему, они уже приближаются к третьей стадии, за которой следует одобрение или неодобрение со стороны Управления по контролю над продуктами и лекарствами. А это должно произойти примерно через год. Все это очень ответственно и интересно. Мы скребем едва ли не каждую ткань реципиентов, но пока ничего не нашли. Абсолютно все реципиенты совершенно чисты.
– А кто они, реципиенты?
Она словно не услышала вопроса и задала встречный:
– Ты знаешь Отто Фалька?
Имя я слышал – и оно явно принадлежало не реципиенту. Отто Фальк – крупный хирург, специалист по трансплантации. Пятнадцать лет назад он перешел из университета Джона Хопкинса. А прославился как сторонник и пропагандист ксенотрансплантации. Именно из его лекций я и почерпнул сведения о первых экспериментах в данной области.
– Он прочитал нам несколько лекций, – ответил я. – Итак, вы имеете дело со свиньями? Насколько мне помнится, он очень благоволил к свиньям.
– Да. Потому что они имеют органы, наиболее близкие человеку по размеру и морфологии. Да. Благородная свинья.
Я услышал, как человек за компьютером в дальнем углу негромко что-то пробормотал, причем это «что-то» очень напоминало ругательство.
– И сколько же человек в группе «Трансгеника»? – поинтересовался я, пытаясь сквозь полки с каталогами и бутылками с реагентами лучше разглядеть хозяйку голоса – а он был именно женским.
Доктор Тобел не ответила.
– Почему бы нам не пойти пообедать? Днем я устрою тебе подробную экскурсию.
Женщина за компьютером снова что-то недовольно пробормотала, и я услышал, как она отодвинула стул и, обходя длинные лабораторные столы, направилась в нашу сторону. Вышла из-за угла и, увидев меня, остановилась как вкопанная. А мне на мгновение показалось, что я умираю.
– Привет, Натаниель, – наконец произнесла она.
– Элен… – прошелестел я.
Повисло перегруженное смыслами молчание. Нарушила его доктор Тобел:
– Доктор Чен – одна из наших сотрудниц.
Полностью потеряв способность думать, я лишь тупо кивнул.
– Как твои дела? – спросила Элен.
– Нормально.
Голос мой дрожал.
Наступила еще одна напряженная пауза, и доктор Тобел опять предложила отправиться обедать.