– Так что же, это похоже на вирус? – уточнил я.
– Это похоже на то, что может оказаться вирусом.
– Не очень-то ты определенно выражаешься.
– Если хочешь определенности, лучше обратись к Господу.
– Да, конечно, он как раз следующий в моем списке. А если серьезно, Бен, большое спасибо.
– Так ты все-таки не скажешь мне, что это значит?
– Может быть, как-нибудь в другой раз, за банкой пива. Не сейчас.
– Злоупотребляешь моей добротой.
– Конечно, зачем же упускать возможность?
Я отключил телефон.
Подняв голову, я увидел Брук – она стояла, прислонившись к косяку двери. Как же ей идет эта просторная рубашка!
– Что ты выяснял? – поинтересовалась она.
– Да просто так. Все равно ничего не получилось, – отмахнулся я.
Она вошла в комнату.
– Я только что разговаривала с ребятами из Управления по контролю. Сначала они не хотели рассказывать мне о деталях; точнее, вообще ни о чем не хотели рассказывать. Но я настояла. И тогда они сообщили, что все испытания «Трансгеники» абсолютно честные и открытые.
– И как же именно ты настаивала?
– Висела на телефоне часа два, Нат. Сначала поговорила с приятелем, он – со своим приятелем и так далее. А потом мне позвонил первый из приятелей и сообщил, что все в порядке.
Я опустил голову.
– Не могу понять, что происходит.
Я откинулся на спинку дивана, а ноги положил на кофейный стол.
– Бедный Натаниель. У тебя тяжкое похмелье?
– Изысканно-тяжкое.
– Поправка здоровья за мой счет.
– Виски у них оказалось слишком крепким. Что я могу сказать в свое оправдание? Отсутствие практики – в этом все дело. Надо пить чаще.
Она рассмеялась:
– Ты сейчас выглядишь довольно симпатичным мошенником.
Я посмотрел на ее стройные загорелые ноги.
– А ты выглядишь словно порнозвезда – причем в духе студенточки.
Брук покачала головой:
– Лучше молчи, Нат. Не разрушай образ симпатичного мошенника.
– А у тебя не найдется сигареты?
– Ну, все. Образ разрушен.
Она повернулась и направилась в свою спальню.
– Только не говори, что я упустил шанс, – заметил я.
Она нарочито пожала плечами и закрыла за собой дверь.
Я почему-то вдруг представил, как дверь открывается снова и появляется Брук, только обнаженная, и тут услышал, как в душе течет вода. Эх, не везет же, черт подери!
Я чувствовал такую вину за вчерашнее собственное поведение, что в качестве искупления решил приготовить завтрак. В холодильнике нашлись яйца, на полке – блинная мука. Принимаясь за работу, я особенно остро осознал, что уже меньше чем через двадцать четыре часа мне предстоит возвращение в Атланту. Надо двигаться, что-то предпринимать, что-то делать. Однако куда именно двигаться и что именно предпринимать, я и понятия не имел.
Я взбил вилкой тесто для оладий и налил на сковородку масло. Достал из холодильника апельсиновый сок. В другое время подобная кухонная возня доставила бы мне удовольствие, но только не сейчас. Сейчас я чувствовал себя очень потрепанным: сказывалось похмелье. Ощущение не из приятных.
Появилась Брукс мокрыми волосами, в ароматном облаке шампуня.
– Что это ты делаешь?
– Пытаюсь заслужить прощение за вчерашнее. При помощи еды. Причем твоей.
Я положил на ее тарелку несколько оладий. Потом сел. Она тоже села. Я взглянул на стенные часы. Уже девять с минутами. Если память мне не изменяет – в чем я совсем не уверен, – то похороны Хэрриет Тобел состоятся в одиннадцать.
– Меньше чем через два часа будут хоронить Хэрриет Тобел, – сказал я.
– Все это очень печально, – ответила Брук.
Она действительно тактичный и добрый человек – всегда найдет нужное слово.
– Ты хочешь пойти?
– Нет, – коротко отказалась она. Я ошибся: она вовсе не тактичная и не добрая. – Но если тебе нужно, я пойду. Просто очень не люблю похороны.
– Что ты говоришь? А я вот просто обожаю. И хожу при каждой удобной возможности.
– Так ты хочешь, чтобы я пошла с тобой, или нет?
Брук явно не пыталась облегчить мне задачу. Я помолчал, чтобы подчеркнуть драматичность момента.
– Хочу.
Собаки крутились вокруг наших ног. Брук посмотрела на них, потом поднялась из-за стола и направилась в кухню. Достала пакет с собачьим кормом и насыпала его в две одинаковые мисочки.
– Знаю, что я не лучший на свете повар, – заметил я, – но оладьи не так уж и плохи.
Брук довольно безразлично улыбнулась. Мое утреннее чувство юмора ее явно не согревало. Она молча поставила мисочки на пол. Собаки покончили с завтраком еще до того, как она вернулась на свое место за столом.
– Не могу есть, когда голодают животные. Совесть не позволяет, – заметила Брук.
Я взглянул на такс: эти нахальные создания уже снова толклись под столом и клянчили. Назвать их голодающими как-то не поворачивался язык.
Время шло своим чередом.
– А Джефф, случайно, не оставил здесь черный костюм? – поинтересовался я.
Возможно, бывший жених Брук забыл что-нибудь полезное, и мне не придется проводить третий день в одной и той же одежде.
– Нет, – ответила она. – Приехав в Калифорнию, он первым делом избавился от всех костюмов и перешел на джинсы, майки и свободные свитера.
– Похоже, он сразу превратился в идиота.
– И это тоже. Однако он уже в прошлом, а потому это совсем не важно.
Я не мог не чувствовать, что ступил на тонкий лед, и предпочел ретироваться, то есть в данной ситуации просто замолчать.
Брук заговорила сама:
– После завтрака ты можешь вывести собак на прогулку?
– Конечно.
– А когда тебе надо быть в Атланте?
Она произнесла это как бы между прочим, дожевывая оладьи.
– Завтра утром. Тим уж очень меня торопит.
– И что же именно ты собираешься делать?
– Что ты имеешь в виду?
– Ты вернешься?
Хороший вопрос. Хотя я и твердил себе, что должен оставаться здесь, в Калифорнии, до последней минуты, должен пожертвовать карьерой, а теперь и всеми своими пожитками – на самом деле я вовсе не был в этом уверен. Возможно, конечно, все дело было просто в похмелье. Вполне возможно.
– Не знаю.
67
В компании двух маленьких собачек, двух пластиковых пакетов и собственного похмелья я вышел на улицу, в еще один невероятно яркий, солнечный день. Таксы явно не хотели гулять на поводках.
Мне предстояло сделать один неприятный звонок – это если не вспоминать о дюжине других неприятных звонков. А поскольку время надо использовать с максимальной эффективностью, то к черту дюжину! Ограничимся лишь одним звонком.
Дежурная в бюро медицинской экспертизы перевела мой звонок Луису Гонсалесу, тому самому патологоанатому, который занимался вскрытием тела Глэдис Томас. Брук призналась, что сама попросила его исследовать и тело Хэрриет Тобел. Поэтому я ему и звонил.
Гонсалес явно спешил.
– Доктор Маккормик, у меня здесь двойное убийство, поэтому, к сожалению, долго разговаривать некогда.
Мне захотелось ответить, что пациенты вовсе не будут возражать против пятиминутной задержки вскрытия собственных трупов; а впрочем, они не будут возражать и против двухнедельной задержки. Однако я решил промолчать. Вместо этого лишь уточнил:
– Вы вскрывали тело Хэрриет Тобел?
– Да. Брук сказала, что вы с ней были друзьями. Примите мои соболезнования.
– И что же выяснилось?
– Инфаркт миокарда, – авторитетно приговорил специалист по судебной медицине, патологоанатом Луис Гонсалес. – Никаких сомнений. Левая передняя исходящая артерия закупорена почти на семьдесят процентов, а коронарные правая и левая – на пятьдесят.
– Но ведь это не могло бы стать причиной смерти, – возразил я.
– Нет, само по себе это бы ее не убило. Это лишь объясняет таблетки нитроглицерина на кровати и во рту. Леди очень страдала от ангины.