Гроб опустили в могилу. Все, кто хотел, взяли по горсти земли и кинули на деревянный ящик. Звук земли по дубовой крышке показался слабым и каким-то незначительным, но в то же время очень горьким.
Возвращаясь к машине, я пытался стряхнуть с рук землю. Впереди рядом с Яном Кэррингтоном шла Элен; должно быть, она лишь на минутку заглянула в лабораторию. Опираясь на руку спутника, она молча плакала. На протяжении всей церемонии наши глаза так ни разу и не встретились.
Брук крепко сжала мою руку.
– Тебе надо с ней поговорить.
– Не здесь.
– Конечно, не здесь.
Мы снова замолчали. Я увидел, как та самая старая дама, которой я помогал подняться вверх по холму, с не меньшим трудом спускается вниз, опираясь на руку еще более старого джентльмена. Оставив Брук, я взял ее под руку с другой стороны. Спустившись, у подножия холма она меня поблагодарила. В ответ я заметил, что вполне достоин звания скаута-орла. Она, кажется, не поняла, о чем я.
Возле машины Брук внимательно на меня взглянула.
– Ты в порядке?
– Конечно.
– Правда?
– Нет. На самом деле мне страшно горько и грустно. Я растерян. И осталось всего лишь восемь часов до того, как мне предстоит оказаться в самолете и лететь на восток.
– И что же, ты полетишь?
Я не ответил. Просто взглянул на зеленый холм, на котором, словно заплата, некрасиво выделялся прямоугольник свежей земли. Безобразная картина.
– Во время похорон я думал о своем последнем разговоре с Хэрриет Тобел. Снова и снова прокручивал его в голове. Знаешь, что именно всполошило ее? Что заставило неожиданно подняться и уйти от меня?
– Вспышка болезни?
– Вовсе нет. Это произошло сразу после того, как я упомянул имя Кейси. Как будто щелкнул выключатель. Странно, что это не пришло мне в голову раньше.
Брук задумалась. Какое-то время она явно ничего не понимала. Но потом тоже словно щелкнул выключатель: она осознала, в чем дело.
– Есть человек, с которым нам необходимо поговорить, – заметил я. – Вернее, необходимо поговорить именно тебе.
72
Брук припарковала машину. Я направился к телефонной будке и нашел в справочнике фамилию и адрес, которые у меня украли вместе со всеми вещами. Розалинда Лопес.
Адрес не показался Брук знакомым, однако она решила, что примерно представляет, где это, так что теперь требовалось лишь найти нужное место на карте. Я пролистал атлас и наконец установил, что нужная нам улица расположена в одном из неприглядных районов Сан-Хосе.
Мы свернули на шоссе № 280. Волосы Брук развевались на ветру, словно золотое облако. Если бы вокруг нас не витала зловещая смерть, путешествие могло бы оказаться чрезвычайно приятным. Но в конкретных условиях трудно было унять внутреннюю дрожь.
По дороге мы обсудили, что именно предстояло сказать Брук при встрече с бывшей сотрудницей пансионата «Санта-Ана». Я решил, что будет лучше, если переговорами займется Брук, поскольку, судя по всему, лично я вызвал у Розалинды стойкую антипатию. Трудно было сказать, понравится ли ей моя спутница, однако ее кандидатура, во всяком случае, оставляла пространство для маневра.
Очутившись в нужном районе, я удивился его благообразному виду. Если там и царила бедность, то она вовсе не выглядела некрасивой. Приятные маленькие загородные домики с двориками, пальмами. Кое-где даже мелькали апельсиновые деревца. Конечно, некоторые дома вовсе не казались обласканными своими хозяевами, однако бедность эта не шла ни в какое сравнение с бедностью в Балтиморе или Атланте. Возможно, вопрос заключался лишь в наличии или отсутствии свободного пространства. В городах Восточного побережья места так мало, что все наркоманы и бродяги выползают на улицы: здесь они могут чувствовать себя не так стесненно.
Брук первая озвучила наши ощущения.
– А здесь не так уж и плохо, – заметила она.
Да, квартал выглядел совсем не нищим и не грязным. На этом мои социологические познания заканчивались.
Немножко поездив по улицам, мы наконец оказались перед домом № 6577 по Урбани-роуд. На дорожке стояла симпатичная новая «мазда». Да уж, плохой район, ничего не скажешь.
– Кажется, она дома, – заметила Брук, вышла из машины, и я стал наблюдать, как она, в черном костюме, идет по дорожке к крыльцу и звонит у двери.
Украдкой взглянув на меня, Брук улыбнулась. Я улыбнулся в ответ. И в тот же миг на меня накатила волна страха – такого острого, что я готов был сию же секунду выскочить из машины, подбежать к двери, схватить Брук в охапку и утащить ее куда-нибудь на пляж, подальше отсюда, от всей этой грязи и путаницы.
Но прежде чем я успел пошевелиться, за стеклянной дверью появилась фигура. Я увидел, как Брук что-то сказала. Потом замолчала и исчезла внутри дома.
Я попытался расслабиться: откинул назад голову, закрыл глаза и позволил солнечным лучам расщеплять ДНК кожи собственного лица. Однако уже через несколько минут я сходил с ума от скуки и волнения за Брук. С трудом представляю, как именно могут уживаться два этих чувства. Зато знаю по себе, что ощущение они создают далеко не самое приятное.
Я осознал, что не имею ни малейшего понятия, что именно в настоящее время происходит на Восточном побережье, а потому вытащил из кармана сотовый и проверил аккумулятор. Он уже почти разрядился, а зарядное устройство пропало вместе со всеми остальными вещами. Ну и ладно, подумал я. Потом заряжу дома у Брук.
Я позвонил Хербу Ферлаху, чтобы узнать последние новости. Он ответил, а это уже служило признаком спокойствия.
– Херб, – сказал я, – привет, это Натаниель Маккормик.
– Маккормик… ах, Маккормик! Да, вспоминаю, был такой парень. Я с ним когда-то работал. А потом он уехал в Калифорнию и открыл там частное предприятие.
– Единственный и неповторимый.
– Ну так как идут дела в бизнесе?
Херб не мог вовремя остановиться и сам же убивал собственную шутку. И все же приятно было слышать, что он в хорошем настроении.
– Как дела?
– На Восточном фронте тишина. Новых случаев болезни не зарегистрировано, а у больных наблюдается хорошая положительная динамика. Впрочем, кроме одной. Она выглядит так, словно может не выжить. Молодая женщина из «Лавра». Поступила уже после твоего отъезда.
– И каков же уровень смертности?
– Если она умрет, то будет сорок процентов.
– Плохо.
– Да. – Он откашлялся. – Тим уехал. Оставил здесь Бет и Энди, а сам вчера удалился вместе с начальником твоего подразделения.
– Он меня предупреждал.
– Ну вот видишь. А я узнал об этом лишь вчера вечером. В Луизиане отмечена вспышка западно-нильской лихорадки. Вот он туда и рванул.
– Понятно.
– Думаю, вероятнее всего, меня пошлют в Луизиану. Даже если не думать о том, что меня уберут отсюда, то все равно самое ужасное место на земле, где можно оказаться в июле, – это именно Луизиана. Там настолько жарко и влажно, что кажется, словно тебя заперли в перегретом детском бассейне.
– А что с расследованием в Балтиморе? – поинтересовался я.
– Мы буквально прочесали пансионаты Джефферсона и дома престарелых Миллера. Лаборатории и здесь, и в Атланте работают круглосуточно, но так до сих пор и не нашли очага заболевания. Странно, действительно странно, но он словно иссяк. Ведь сейчас уровень заболевания почти на нуле.
– Так или иначе, мы его найдем.
– Надеюсь. Вам хоть полегче стало?
– Черт подери, нет. Однако самый жар спал. Вмешалось ФБР на тот случай, если дело криминальное, однако даже они не слишком напрягаются. Ну померла горстка умственно отсталых, да и черт с ними. Такое чувство, что дожидаются, пока зараза перепрыгнет на население, тогда уж они включатся и начнут стричь купоны.
– А журналисты уже разнюхали?
– Насчет ФБР? Само собой. Сегодня утром появились сообщения в газетах, только все делают вид, что ничего не случилось. Официальная линия гнет к тому, что это вовсе не похоже на биотерроризм, однако мы все-таки исследуем все возможные варианты.