Мы вышли из ресторанчика и остановились невдалеке, на небольшой площадке с бетонными скамьями, стоявшими одна напротив другой. После знойной атмосферы заведения, прохлада казалась приятной. Я опустилась на противоположную скамью перед ним, он откинулся на спинку. Мы беседовали о разных пустяках, как старые знакомые, и только когда я задумалась, поняла, что язык, на котором мы говорим, напоминает немецкий. Но он был для меня абсолютно естественным: слова текли сплошным потоком, без акцента и свойственной иностранцам натужности и коверканья фраз.
— А это кто? — удивилась я, заметив слева от себя какую-то женщину. Она сидела достаточно близко, чтобы нарушить наше уединение. При этом улыбалась и, не скрываясь, смотрела на нас.
— Кто? — удивился он. И когда его взгляд пробежал по женщине, словно по пустому месту, вновь остановившись на мне, я поняла, что он ее не видит. Тогда я стала всматриваться в ее лицо, и чем дольше я смотрела, тем больше различала деталей. Наконец, я увидела все абсолютно отчетливо. У нее было худое морщинистое лицо, светлые волосы, уложенные мягкими волнами, до плеч и изящная черно-белая блуза в розочку, и такая же юбка, только в более темных тонах.
Я описала моему новому приятелю женщину как можно подробнее. Сперва в его взгляде отразилось недоумение, но затем его лицо с каждой секундой становилось серьезнее и грустнее.
— Мама? — произнес он, теперь намеренно поглядев в ту сторону, куда смотрела я, но по-прежнему ничего не видя.
— В аду не всем достаются хорошие должности, — с горечью произнесла она, глядя на меня. Пока я описывала ее внешность, глаза женщины изучали меня, и чем больше деталей я называла верно, тем теплее и радостней она улыбалась. — Радуйся, пока жив, — посмотрела она на сына.
— Мне передать это ему? — спросила я.
Женщина лишь покачала головой.
— Мы ведь никогда не знаем, насколько мы хороши или нет, понимаешь?
Мужчина ждал моих слов, глядя то на меня, то на пустое место, с которым я вела диалог. И мне казалось несправедливым не передать ему пожелание матери, ее наставление.
— Радуйся жизни, — проговорила я, глядя ему в глаза.
Он кивнул, будто понял, о чем я.
А женщина снова улыбнулась и протянула ко мне руки. Ее морщинистые кисти накрыли мои, и я ощутила не физическое прикосновение, а дуновение энергии, когда ее ладони прошли сквозь мои. Но она все тянулась и не оставляла своих попыток приблизиться ко мне и соединиться, с каждым разом ее руки становились все ближе и настойчивее, и я поняла, что мне пора уходить. Я резко встала, отшатнувшись от нее и снова пожалев, что не осталась с парнем, предложившим мне кофе.
Очнулась я от стука в дверь. Откуда-то я понимала, что это пришла уборщица, но совершенно не знала, где нахожусь. Поднявшись с постели в крохотной комнате с тусклым окном и нагромождением мебели, я, пошатываясь и заворачиваясь в пеньюар, на цыпочках отправилась в путешествие к двери. Голос за дверью ругался и кричал, говоря, что прекрасно знает, что я дома. Потом чертыхнулся и стал удаляться. Пока крики совсем не затихли, я боялась пошевелиться, потому что мне казалось неправильным быть застигнутой врасплох в нижнем белье с всклокоченными волосами и заспанным лицом незнакомой женщиной, когда я даже не понимала, где очутилась и куда выпал целый кусок моей жизни. Придерживаясь за стену, я завернула за угол и обнаружила компактную кухню со всей необходимой утварью. Первое предположение о том, что я в гостинице, оказалось неверным. Поднапряг мозг, я смутно припомнила, что эту квартирку мне снял мой новый знакомый. Он еще тогда, на скамейках, спрашивал меня, почему бы мне не остаться, и говорил что-то о том, что вполне мог бы обо мне позаботиться. И тогда это почему-то не казалось неправильным, как и предложение обеда. Но почему он так ко мне отнесся и вел себя, как со старой знакомой — этого я понять не могла. Пошатываясь, подошла к тускло освещенному зеркалу и убрала волосы с лица. На меня смотрело абсолютно чужое лицо девушки лет двадцати трех — пяти, с темно-каштановыми волосами и карими глазами. Ничего в нем особенно примечательного не было, но когда мои пальцы коснулись щек, руки в отражении коснулись лица девушки. Это была я. В ужасе я сжала кожу одеревеневшими пальцами, пытаясь осознать происходящее. Это была не я. Я помнила себя настоящую и попыталась восстановить свой образ в отражении. Мое истинное лицо возникло там на какую-то долю секунды и также благополучно растаяло, вновь вернувшись к первоначальному варианту. В отчаянии я ощупала свою голову, и ощутила страшный провал в задней части черепа. Тогда я с утроенной силой стала пытаться выбраться из чуждого мне образа, пытаясь удержать себя настоящую. Это была страшная схватка: иногда мое лицо задерживалось в зеркале на несколько секунд, но потом вновь плавилось, превращаясь в чужое.