Дэлглиш не перебивал ее.
— Это удивительное лекарство, и доктор Бейгли часто его использует. Оно называется диэтиламид лизергиновой кислоты, и, по-моему, его открыл какой-то немец в 1942 году. Мы даем препарат пациентам для приема внутрь, обычная доза составляет двадцать пять сотых миллиграмма. Его выпускают в ампулах по одному миллиграмму, он смешивается с дистиллированной водой в количестве от пятнадцати до тридцати кубиков. Пациентам рекомендуется не завтракать в день лечения. Первичный эффект после применения заметен уже через полчаса, более острые субъективные реакции наблюдаются в промежуток от одного до полутора часов после приема. Именно тогда доктор Бейгли и спускается вниз, чтобы наблюдать за пациентом. Действие препарата может длиться до четырех часов, и все это время пациент возбужден, беспокоен и практически лишен связи с реальностью. Разумеется, пациенты никогда не остаются без присмотра, и полуподвальным кабинетом мы пользуемся потому, что это уединенное и тихое место, где шум не беспокоит никого. Как правило, мы проводим ЛСД-терапию по пятницам — днем и вечером, и я всегда «курирую» пациента.
— Полагаю, если по пятницам в полуподвале слышался какой-то шум, например, крики, то большинство сотрудников думали, что всему виной пациенты отделения ЛСД-терапии?
На лице мисс Болем отразилось сомнение.
— Наверное, это возможно. Конечно, такие пациенты могут быть очень шумными. Сегодня, например, моя пациентка была возбуждена больше, чем обычно, вот почему я постоянно находилась при ней. Обычно, как только самое трудное для пациента остается позади, я на какое-то время удаляюсь в комнату, примыкающую к кабинету, и сортирую постиранное белье. Конечно, я оставляю дверь между помещениями открытой, чтобы следить за пациентом.
Дэлглиш поинтересовался, что именно произошло в течение вечера.
— Значит, так. Лечение началось сразу после трех тридцати, и доктор Бейгли на минутку заглянул в кабинет после четырех, чтобы проверить, все ли нормально. Я оставалась с пациенткой до четырех тридцати, когда пришла миссис Шортхаус и сказала, что чай готов. Старшая сестра спустилась вниз, а я пошла наверх в комнату медсестер и выпила чаю. Сюда я вернулась без четверти пять и в пять позвонила доктору Бейгли. Он пробыл с пациенткой примерно три четверти часа. Потом он ушел, чтобы продолжать прием пациентов отделения ЭШТ. Я осталась с пациенткой. Она была такой беспокойной, что я решила не заниматься бельем до позднего вечера. Примерно без двадцати семь в дверь постучал Питер Нейгл и попросил дать ему белье. Я сказала, что оно еще не рассортировано, он, похоже, немного удивился, но ничего не ответил. Через некоторое время мне показалось, что я услышала крик. Сначала я не обратила на это внимания, так как звук донесся издали и я предположила, что это просто дети играют на площади. Потом я подумала, надо все-таки проверить, не случилось ли что-нибудь, и пошла к двери. Тогда я увидела, как доктор Бейгли и доктор Штайнер со старшей сестрой и доктором Ингрэм спускаются в полуподвал. Старшая сестра сказала мне, что ничего не произошло, и велела вернуться к пациенту. Я так и сделала.
— Вы ни разу не отлучались из кабинета, после того как доктор Бейгли покинул вас где-то без четверти шесть?
— Нет! В этом не было необходимости. Если бы мне надо было посетить туалет или что-то вроде этого, — сестра Болем слегка покраснела, — то я бы позвонила старшей сестре и попросила подменить меня.
— Вы вообще не звонили из кабинета на протяжении вечера?
— Я звонила только в кабинет ЭШТ в пять часов, чтобы позвать доктора Бейгли.
— Вы точно уверены, что не звонили мисс Болем?
— Энид? Нет! У меня не было никаких причин связываться с Энид. Она… понимаете, мы мало общаемся в клинике. Как видите, я подчиняюсь старшей сестре Эмброуз, а Энид не отвечала за младший медперсонал.
— Но вы часто встречались за пределами клиники?
— Нет, я не это имела в виду. Я была у кузины дома раз или два, чтобы забрать чек на Рождество и еще летом, но мне всегда сложно оставить маму. Кроме того, у Энид была своя жизнь. И потом, она ведь намного старше меня. Я не очень хорошо ее знала… — Ее речь оборвалась, и Дэлглиш увидел, что она плачет. Пытаясь нащупать под фартуком, в кармане халата, носовой платок, она всхлипнула: — Это так ужасно! Бедная Энид! Еще положить на нее этого идола, чтобы посмеяться над ней и придать ей такой вид, будто она убаюкивает младенца!
Дэлглиш полагал, что сестра Мэрион Болем не видела тело, о чем и сказал ей.
— Я действительно его не видела! Доктор Этридж и старшая сестра не пустили меня к ней. Но всем нам сообщили, что случилось.
Мисс Болем и в самом деле выглядела так, будто убаюкивает младенца. Но Дэлглиша удивило то, что это сказал человек, не видевший тела. Должно быть, главный врач очень наглядно описал представшее перед ним зрелище.
Сестра Болем наконец нашла платок и достала его из кармана. Вместе с ним она вытащила пару тонких хирургических перчаток. Они упали к ногам Дэлглиша. Подобрав их, он спросил:
— Я думал, вы тут не пользуетесь хирургическими перчатками.
Казалось, столь неожиданный интерес с его стороны нисколько не удивил сестру Болем. С поразительным самообладанием сдерживая рыдания, она ответила:
— Мы используем их не так уж часто, но всегда держим про запас несколько пар. В клинике давно перешли на одноразовые перчатки, но несколько пар старого образца у нас осталось. Это одна из них. Мы используем их при уборке от случая к случаю.
— Спасибо, — поблагодарил ее Дэлглиш. — Я оставлю эту пару себе, если вы не против. И я думаю, что сегодня мне больше не придется вас беспокоить.
Сестра Болем пробормотала что-то неразборчивое, вполне вероятно, это было «спасибо» и, почти пятясь, вышла из комнаты.
* * *Для медперсонала, ожидавшего в кабинете на первом этаже своей очереди ответить на вопросы Дэлглиша, время тянулось бесконечно медленно. Фредерика Саксон принесла какие-то бумаги из своего кабинета на третьем этаже и решала тест по определению уровня интеллекта. Этому предшествовали бурные дискуссии по поводу того, стоит ли ей идти наверх одной, но мисс Саксон решительно заявила, что не собирается терять время, сидя здесь и грызя ногти, до тех пор пока полиция не соизволит вызвать ее в кабинет, и что не прячет убийцу где-нибудь наверху, и что не намеревается уничтожить улики, и что нисколько не возражает, если любой из коллег пожелает пойти с ней и во всем этом удостовериться. В ответ на столь ужасающую прямолинейность послышалось как возмущенное, так и одобрительное бормотание, но миссис Босток вдруг объявила, что хотела бы захватить книгу из медицинской библиотеки, и обе женщины вышли из комнаты и вместе вернулись. Калли недолго покрутился поблизости, стремясь получить статус больного, и в конце концов его отпустили домой лечить живот. Единственной пациенткой, оставшейся в клинике, была миссис Кинг, которой задали несколько вопросов и позволили удалиться в сопровождении ожидавшего ее супруга. Мистер Бердж также покинул клинику, громко выражая возмущение по поводу раннего окончания приема и душевной травмы, нанесенной ему всеми этими событиями.
— Знаете, он получает от этого удовольствие, это же видно, — доверительно сообщала миссис Шортхаус собравшимся в кабинете сотрудникам. — Следователю с трудом удалось отправить его восвояси, я вам говорю.
Казалось, миссис Шортхаус может много чего еще им рассказать. Она получила разрешение делать кофе и сандвичи в маленькой кухне на первом этаже в задней части здания, благодаря чему у нее появился предлог постоянно сновать туда и обратно по коридору. Сандвичи приносились практически по одному. Чашки забирались для мытья строго по отдельности. Это хождение туда-сюда давало ей возможность передавать самые свежие новости с места развития событий остальным сотрудникам, которые всякий раз ожидали ее с плохо скрываемым волнением и тревогой. Миссис Шортхаус явно не была тем эмиссаром, которого они избрали бы по собственной воле, но сейчас любая информация, кто бы ее ни добыл и ни рассказал, помогала справиться с бременем неизвестности, а миссис Шортхаус, конечно, оказалась весьма компетентной в полицейском делопроизводстве.