Выбрать главу

Не забывал он и поэзию, написав ряд стихов, в том числе и по-русски. Его «Песнь знамени» — это просто Эдуард Багрицкий, только на израильский лад:

Золотой луч солнца в споре Победит сырую ночь; Вечно свет и тьма в раздоре. И Израиль гонит прочь. В каждом веке рабства тучи, Тучи лжи и тучи бед. И в награду он получит Свет свободы — правды свет.

На мой взгляд, его поэтическое дарование все же куда больше проявляется в элегических строчках перевода «Ворона» Эдгара По:

Шелест шелка, шум и шорох в мягких пурпуровых шторах Жуткой, чуткой странной дрожью пронизал меня всего; И, борясь с тревогой смутной, заглушая страх минутный, Повторил я: «Бесприютный там у входа моего — Поздний странник постучался у порога моего — Гость, и больше ничего.

Жаботинский умер в Нью-Йорке в начале 1940 года, куда приехал с целью получить поддержку своего плана создания еврейской армии, которая сражалась бы против нацистов на стороне союзников. Неудача в реализации этого плана, как считается, стала причиной его ранней смерти. Сегодня в ряде городов Израиля есть улицы и кварталы, названные в его честь.

С 1939 по 1941 год в этой тюрьме содержался еще один видный политик будущего независимого Израиля, который стал очень хорошо известен советским людям — как по имени, так и своей запоминающей внешностью (он рано потерял глаз и всегда носил закрывавшую его черную повязку) — Моше Даян (1915–1981 гг.). Наверное, здесь он выковал одну из своих знаменитых фраз — «Солдат, который не сидел в тюрьме — не солдат». Запоминавшиеся фразы у него рождались легко. Вот еще несколько: «Как только вы встанете на нашу точку зрения, мы с вами полностью согласимся», «Если мы проиграем эту войну, я начну другую под фамилией моей жены». Задержанный в начале 1950-х гг. (уже в звании генерала израильской армии) военной полицией за езду ночью на скорости 120 км в час, он написал в объяснительной записке: «У меня только один глаз, поэтому в целях обеспечения безопасности движения я смотрел на дорогу, а не на спидометр».

У Даяна, как у Жаботинского, тоже «русские корни»: его отец и мать приехали в Палестину с Украины за несколько лет до октябрьской революции. В возрасте 14 лет он вступил в подпольные вооруженные группы, созданные еврейскими поселенцами для защиты от нападений арабов и проведения «акций возмездия». Его наставником в военных делах был Ицхак Садэ, бывший цирковой борец (да-да, были в России и евреи-борцы!), чемпион Петербурга, прошедший первую мировую войну в составе русской армии, в которой он дослужился до звания унтера. За участие в подпольной военной организации Даян был арестован британским властями и осужден на 10 лет, из которых 2 года он провел в тюрьме Акко. С началом войны с Германией британские власти стали заинтересованы в сотрудничестве с еврейским населением Палестины и освободили большое число еврейских заключенных, в числе которых был и Даян. Свою известность в мире он приобрел как министр обороны Израиля во время арабо-израильских войн 1967 и 1973 годов. Я помню, какое изумление победы израильской армии в этих войнах вызвали тогда в Советском Союзе. Кто бы мог подумать: евреи, оказывается, умеют еще и воевать?!

А ведь военная карьера Даяна могла бы и не состояться. Он отличался повышенным вниманием к женщинам, и муж одной из его любовниц в конце 1950-х гг. написал тогдашнему премьер министру Давиду Бен-Гуриону письмо, в котором попросил примерно наказать морально неустойчивого генерала. Премьер-министр нашел время ответить. Ответ этот может рассматриваться как пример государственного подхода к ценным кадрам. В нем было сказано, что Бен Гурион, знает множество людей с совершенно безупречной личной жизнью, которые, однако, ничем особенным не помогли государству в его трудной борьбе за существование. Моше Даян же, при всем неправильном отношении к своей долготерпеливой жене, оказал стране услуги исключительной важности. И что пока он, Давид Бен Гурион, будет исполнять обязанности премьер-министра Израиля, должностных лиц страны будут оценивать по их заслугам по отношению к стране, а не по промахам, совершенным ими в личной жизни. Сейчас такое письмо главы правительства представить крайне сложно: требования к морали политиков и военных руководителей в странах Запада, на стандарты которых ориентируется Израиль, стали заметно строже.