– Ты такой архитектор, – прозвенела она, и пучки ее глаз повернулись к нему. – Тебе следует еще раз разобраться с соотношением энтропия – экзотропия – антиэнтропия. Мне кажется, ты до сих пор не все понял.
– Хорошо, дорогуша, – ответил он.
– Будь умницей, – сказала она и слезла с его коленей. – Увидимся позже…
– Мехе накхет ар-севех, Кет'лк, – донеслись до нее слова Спока откуда-то из-за спины Джима. Она подняла глаза и двумя свободными ногами сделала жест, означающий «части целого».
– Тебе того же, Сп'к, – пожелала она. – В моем теперешнем положении то, как пойдут дела, не имеет никакого значения. Мне удастся избежать только первой части, да и то с трудом.
Она отвернулась от него и обратилась ко всему экипажу:
– Не забывайте друг друга, люди. То, что вы видите, – это вы сами. И, возможно, пройдет немало времени, прежде чем вы снова предстанете друг перед другом в таком же свете.
И она ушла от них прямо в яркий свет, становясь маленькой мерцающей фигуркой, игрушкой, безучастно бренчащей в музыкальной шкатулке, пока свет не поглотил ее, и она не исчезла полностью.
Джим посмотрел на свой экипаж, светящийся Их отраженным светом, а также своим собственным, и постарался впитать в себя этот образ, ощущая, что у него больше не будет для этого времени. Лица многих из тех, кто смотрел на него, выражали то же самое. Некоторые смотрели друг на друга, вбирая в себя образы друзей, а так же людей, которых едва знали, стараясь запомнить это сияние, прежде чем их тела станут обычными телами, а светящиеся существа вокруг – обычными людьми, которые будут ворчать из-за еды или занимать деньги.
– Кажется нереальным, что мы будем помнить, как выглядели здесь, – донесся до Джима голос Спока – Наверное, у нас останутся только некоторые образы, а все остальное будет вспоминаться с трудом. Но само ощущение, его сила… – он покачал головой. – В галактике, где время течет своим чередом, а энергия переходит из одной в другую… сам дух, может, и останется, но тела снова станут слабыми.
Джим оглянулся на Спока, Маккоя и Скотта и заметил на их лицах отражение великих устремлений и собственного достоинства. Они сделали их как-то выше.
– Это было прекрасно, – сказал Джим Споку и всем остальным.
Они кивнули. Снова зазвучала музыка. Все смотрели в самое сердце сияния, из которого она исходила. Джим удивился, как раньше он мог считать пение великим искусством… На фоне этой великолепной гармоничной мелодии, все слышанное ранее показалось ему просто примитивным. Вдруг он забыл о своих сомнениях, поскольку услышал, что к кристально чистому, звонкому голосу присоединялись все новые и новые голоса. Сначала несколько, затем больше и еще больше – десять, двадцать, пятьдесят, сто, триста… Голоса вливались в общую мелодию, которая становилась все сложнее и сложнее. В этом хоре слышались голоса андорианцев, иелиридов, мизартцев, телларитов, землян, вулканцев, дифдан. Они то появлялись, то пропадали, и только один-единственный голос гамалкийки вел всех вперед. Все большее и большее количество голосов вливалось в этот хор, пока не стало слышно ничего, кроме величайшего соединения звуков, выражающего ужас, удивление и нетерпение, и созидание, созидание…
Свет стал ярче. Джим искоса наблюдал, как возрастает его интенсивность. Свет подбирался к ним все ближе и ближе, пока не охватил их. Свечение было просто ослепляющим, оно проходило сквозь него, как до этого проходил звук, и, когда весь мир наполнился этим белым светом, Джим почувствовал, что опускается на колени. Что делали в этот момент остальные, он не имел никакого понятия. Он мог слышать только хор, который все разрастался, подпевая единственному солирующему голосу.
«Очень на нее похоже, – подумал Джим. – Она все-таки спела свою лебединую песню».
Но если она и пела ее, то в ней не слышалось никакого намека на смерть. Тон ее мелодии с каждой секундой становился все выше, и, казалось, больше никто во Вселенной не сможет повторить этот звук. Прекрасные аккорды ворвались в его мозг. Один голос… бесчисленное количество голосов, сближающихся друг с другом. Аккорды распадались и сузились до единственной ноты, которая разбила бы даже самое черствое сердце. Бесчисленное количество голосов пробиралось вперед, и ничто на свете не могло устоять против них.
Космос и время услышали эти слова и повиновались им. Яркий свет поглощал все вокруг, а Жизнь отдавала частичку себя всему живому. И как только работа была сделана, на землю упала тьма. Но она не была беспросветной. Свет остался, но изменился. Молодые звезды, прорывались сквозь темноту, по всей границе галактики, которой было всего несколько секунд от роду.
Джим увидел только это мимолетное видение, когда что-то отбросило его назад… в капитанское кресло на мостике «Энтерпрайза», мирно проплывающего в космосе возле границ Малого Магелланова Облака, с которым, казалось, ничего не происходило.
– Докладывайте, – распорядился Джим, надеясь, что хоть кто-то в состоянии справиться сейчас с этим.