– Что ты здесь делаешь? – спрашиваю я, глядя на него снизу вверх.
Глаза под маской сверкают яростнее обычного.
– Смотрю, как ты танцуешь с другим мужчиной, – рычит Данте в ответ.
Гнев в его голосе вызывает во мне дрожь. Рука парня крепко сжимает мою. Я чувствую исходящий от его тела жар.
– Ты ревнуешь? – шепотом спрашиваю я.
– Безумно.
Я не знаю, отчего испытываю удовольствие при этих словах.
– Почему? – спрашиваю я.
В ответ Данте лишь прижимает меня сильнее.
Я чувствую, как мы приковываем к себе взгляды. Невозможно не заметить самого высокого мужчину в зале. Другие танцоры расступаются перед нами – никто не хочет быть раздавленным Данте, пока тот кружит меня под «Вальс для мечтателей»[18].
Обычно я не люблю привлекать к себе внимание, но сейчас мне плевать. Пусть шепчутся себе на здоровье. Меня волнуют лишь пальцы Данте, сомкнувшиеся на моей талии, невероятная сила, с которой он кружит меня по залу, и взгляд, который он не сводит с меня ни на секунду.
– Почему я ревную? – переспрашивает он.
– Да.
Парень прижимает меня к себе еще сильнее.
– Потому что мне нет дела до того, что в этом зале собрались самые богатые и избалованные говнюки со всего света. Ты принадлежишь мне.
Данте
Я пришел на бал, чтобы сделать Симоне сюрприз.
Я купил билет по возмутительной цене у кого-то, кто действительно был приглашен, вытащил на свет божий единственный свой костюм и даже раздобыл маску.
Я сделал это все, чтобы увидеть улыбку на лице девушки в тот момент, когда она поймет, что я смог проникнуть на то единственное мероприятие, которое мы можем посетить вместе и остаться неузнанными.
И вот я явился. Впитал в себя ароматы богатства и власти, витающие в воздухе. Каждого состоятельного и влиятельного человека со всей округи. Обозрел зал, полный красивых людей, выискивая самую прекрасную девушку из всех.
И увидел, как она танцует с другим мужчиной.
Я узнал Симону моментально. Лишь у нее может так сиять кожа, и только ее фигура способна затмить любой, даже самый роскошный наряд. Каждый мужчина в зале пускал слюни, глядя на девушку. Везучий ублюдок, который с ней танцевал, и сам прекрасно осознавал, что не достоин своей партнерши.
Но тем не менее я ревновал. Так чертовски ревновал, что едва мог дышать.
По одному взгляду на его часы и костюм было понятно, что парнишка богат. Похоже, это был тот же мелкий говнюк, с которым она говорила на ужине юных послов.
Я хотел к чертям переломать ему ноги за то, что он осмелился танцевать с Симоной.
Пацан умел танцевать. Казалось, он занимался этим всю жизнь, и, возможно, так оно и было. У него были стиль, осанка, манеры – все то, чего мне так недоставало. А в руках он держал Симону.
И я вырвал у него девушку. Буквально забрал и увел прочь. Я вальсировал с Симоной по залу, пока у нее не закружилась голова, демонстрируя каждому пижону в этой комнате, что она моя и я возьму ее, когда захочу.
Но этого было мало. Слишком мало.
Так что я тяну ее прочь с танцплощадки, прочь из зала, прочь от этого бала.
Какой-то идиот в форме охранника пытается нас остановить.
– Простите, сэр… сэр! – кричит он.
Я достаю из кармана толстую пачку купюр и сую ему в руки.
– Заткнись и покажи мне, куда идти, чтобы мы могли побыть наедине, – велю я.
С мгновение он глазеет на бабки, а затем бормочет:
– Туда. Только не трогайте ничего, ладно?
Я увожу Симону прочь по пустым галереям. Я тащу ее за собой, обхватив рукой за запястье.
Девушка едва поспевает за мной на своих высоких каблуках, а тяжелая громоздкая юбка замедляет ее шаг.
– Что ты делаешь? – выдыхает она. – Куда мы идем?
Понятия не имею.
Я просто ищу подходящее место. Место, где нас никто не увидит и не услышит. Место, где я смогу раз и навсегда овладеть Симоной.
В конце концов мы натыкаемся на выставку, посвященную Наполеону. Свет здесь по большей части приглушен. Мой взгляд выхватывает посмертную маску из бледного гипса, военные медали, рукописные письма под стеклом, шпагу, инкрустированную бриллиантами, ряд стеклянных флакончиков, наполненных одеколоном, пару вышитых домашних туфель, портреты императора, мушкеты и потрепанную треуголку.
И, наконец, я вижу то, что искал – длинную обитую бархатом оттоманку изумрудно-зеленого цвета на четырех резных ножках, украшенную подушками. Она огорожена веревкой, но в остальном ничем не защищена.