— Хорошо. — Его голос становится деловым и обнадеживающим.
— Где точно ты находишься?
И почему это я не решаюсь, почему не хочу сказать ему? У меня нет сил в этом разбираться.
— Эксмут. Там, где Гай встретил Маргарет.
Я с трудом выговариваю имена. Хочу сказать, где мой отец встретил мою мать, но это было бы неправдой.
— Садись на следующий поезд до Сейнт-Дейвидс. Там поезд до Бирмингема, идущий из Пензанса, будет примерно в четыре пятнадцать. На него будет нетрудно сесть.
Я полна гордости и восхищения. Я-то знала, что эти точно запечатлевшиеся в его памяти расписания в один прекрасный день очень пригодятся.
— Правда, ты всегда мечтал найти этому практическое применение? — говорю я.
— Я встречу тебя на вокзале.
— Нет, — говорю я. Он не должен ничего узнать о Меган. — Я доеду до дома на автобусе.
— Хорошо… — Он кажется обеспокоенным.
— Я сама хочу приехать домой. Не хочу, чтобы ты меня встречал.
«Согласись, пожалуйста, — думаю я. — Сделай это для меня».
Он медлит.
— Хорошо, — говорит он. Думаю, он понял, что мои намерения могут измениться, если он не пойдет на уступки. — Ты в этом уверена?
— Да, — говорю я.
— Почему тебе не взять такси?
— Можно и такси.
— Китти?
— Да?
— Поезжай сначала домой к отцу. Я встречу тебя там.
Я не понимаю.
— Зачем? Я хочу поехать к себе домой.
— Было бы лучше, если бы ты приехала к отцу. — Он не хочет объяснять. Но что-то в его голосе, не допускающий возражений тон, дает мне понять, что это важно.
— Хорошо, — говорю я после паузы.
Мне слышен его вздох облегчения.
— Отлично. Я тебя там встречу.
— Почему? — снова спрашиваю я.
— Твой отец беспокоится, и братья тоже. Они захотят тебя увидеть.
— А если это не так?
— Что не так?
— Если они мне не братья, а он не отец? — Опять пауза.
— Но они — твоя семья.
Мы прощаемся, и я кладу трубку. Мы не сказали друг другу всей правды. Мне не понятно, почему я не могу ехать домой. Он мне этого не говорит. Может, полиция там или около дома — поджидают, когда я привезу домой Меган? А я не сказала ему о Меган. Это я разорвала нить правды. Это я не была с ним до конца откровенна. Никогда раньше я так не поступала. Мы всегда были открыты друг перед другом — по крайней мере, настолько открыты, насколько способно открыться человеческое существо. Все это относительно. Поверил ли он мне относительно Меган? Была ли в моем голосе та нотка, что открыла ему правду? И не оттого ли он не объяснил толком, почему мне не следует ехать домой?
Я стою в телефонной будке, а дождь колотит по крыше и затекает в дверные щели. Мне очень одиноко и очень холодно. Ноги окоченели, и я начинаю дрожать, зубы стучат, и я ничего не могу с ними поделать. А что, если оставить Меган и уехать домой без нее?
В этом не было бы ничего ужасного. Ее ищет полиция, и в кафе ее запросто обнаружат, пока она играет шариками из шоколадного пирожного, поджидая, когда я приду. Можно даже позвонить в полицию, сказать им, где она, и тогда они приедут и заберут ее.
Я не могу этого сделать. Привезла ее сюда я, и мне отвозить ее домой. Ей всего лишь восемь, или девять, или десять, или одиннадцать. Я ей нужна. Я медленно делаю глубокий, успокаивающий вдох и выхожу под дождь.
Когда я возвращаюсь, официантка сидит с Меган и ведет с ней оживленный разговор. Какое-то время я наблюдаю за ними, вновь подумывая о том, чтобы уйти, но заставляю себя приблизиться к ним. Девушка с оранжевой помадой — которая в тон ее халатику и смотрится довольно глупо — разрумянилась и улыбается. Едва завидев меня, она встает.
— Мы с Бетти играли в рифмы. У нее очень здорово получается.
О ком это она говорит? Я оглядываюсь вокруг, надеясь увидеть кого-то по имени Бетти, но в комнате больше никого нет.
Меган смотрит на меня из-под опущенных век, знакомым взглядом, который так и пронизывает меня, обвиняя в пренебрежении и измене. Неужели она может читать мои мысли? Неужели знает, что я думала о том, как бы ее оставить?
— Привет, мам, — говорит она.
Я с увеличивающейся быстротой начинаю понимать, что не могу связать концы с концами. Над всей этой ситуацией нависла такая атмосфера искусственности, что мне просто трудно запомнить, как может одно соответствовать другому. Мы живем в какой-то мыльной опере. Нет ничего подлинного. Каким-то образом мы выстроили это невероятное, фантастическое сооружение, и я не знаю, как все это остановить. Мне хочется захлопать в ладоши и проговорить: «На сегодня достаточно. Отлично сработано. Все выступали блестяще. Второе действие — завтра».