Мы внимательно слушаем объявления и следуем в нужном направлении. Зал отправления полон праздношатающихся.
— Я не забыл выключить центральное отопление?
— Нет.
— И кому это пришла в голову мысль уезжать в такое нелепое время?
— Тебе.
— Думаешь, они на самом деле будут давать нам горячий десерт?
— Не имею понятия.
Через какое-то время я начинаю понимать, что Джеймс вовсе не испытывает возбуждения, подобного моему. Я прислоняюсь к нему и притворяюсь дремлющей, подскакивая при каждом новом объявлении, но Джеймс кажется напряженным и строгим. Уж не из-за встречи ли с американцами он нервничает?
— Уверена, ты им понравишься, — бормочу я, но понять, услышал ли он меня, по его поведению невозможно.
В конце концов звучит наше объявление, и мы присоединяемся к группе людей, образующей новую очередь. Садимся в автобус, и нас везут к самолету, который на расстоянии очень похож на игрушечный. Он становится все больше и больше, пока наконец внезапно не превращается в настоящий, и мы поднимаемся по ступенькам наверх.
— Видишь, как все просто? — говорю я Джеймсу. — Это может сделать каждый.
Он не отвечает. Его лицо принимает неестественное выражение, свидетельствующее о его готовности перенести и это. Пока мы пытаемся пробраться к нашим местам, кто-то толкает его сзади, и он, спотыкаясь, падает вперед.
Это мужчина средних лет, в очках.
— Извините, — говорит он, по-доброму улыбаясь и протягивая Джеймсу руку для поддержки.
Джеймс полностью его игнорирует и подталкивает меня к сиденью около окна, тяжело опускаясь рядом. Я улыбаюсь задевшему нас мужчине, он отвечает мне ответной улыбкой.
— Извините, — говорю я, чувствуя, как мое веселое расположение духа быстро улетучивается.
Джеймс побелел от гнева.
— Не извиняйся за меня, — цедит он сквозь зубы.
— Что случилось? — Никогда раньше я не видела его таким.
Он тяжело дышит, так тяжело, что мне слышно. По его лбу сбегают ручейки пота, собираются у крыльев носа.
— С тобой все в порядке?
Он издает странный, продолжительный стон и неуклюже вскакивает на ноги.
— Джеймс, — в тревоге говорю я.
Но он ушел. И я сижу в самолете, отправляющемся в Нью-Йорк, а моего мужа, с билетами и паспортами, нет как нет. Я чувствую вибрацию, проходящую через мое кресло, я уверена, что двигатели уже запущены и что мы вот-вот начнем разгоняться. Я вскакиваю и, спотыкаясь о ноги рядом сидящих, хватаю в охапку наши сумки.
— Извините, — говорю я, — извините. — Как будто это может мне чем-то помочь! — Извините. Просто мой муж… Кажется, он плохо себя почувствовал…
Они кивают, улыбаются, но им до этого нет дела. Их собственное благополучие — вот о чем им следует позаботиться. Я добираюсь до прохода, но его и здесь нет. Не представляю, в какую сторону он пошел. А люди еще отыскивают свои места, так что дорогу к выходу мне приходится прокладывать силой.
Я обнаруживаю Джеймса беседующим со стюардессой.
— Позвольте мне выйти, — говорит он очень решительно. — Мне нужно выйти.
Стюардесса выше его дюймов на шесть, рыжеволосая. Не похоже, что ей все это нравится; она отталкивает Джеймса, загораживая собой выход.
— Извините, — говорю ей я. — Нам необходимо выйти.
— Не извиняйся, — говорит Джеймс сквозь стиснутые зубы. — Женщина, позвольте мне выйти.
— Мы не можем задерживать взлет, — говорит она.
Она все еще старается выглядеть профессионально, но блузка у нее на груди расходится из-за отскочившей пуговицы; нам виден лифчик — черный, с крошечными розовыми розочками по краю. Пряди вьющихся рыжих волос выбиваются из-под заколки. Почему бы ей просто не взять и не выпустить нас?
За ней по ступенькам взбегает человек в униформе. Он только что положил в рот остатки банана, а кожуру все еще держит в руках. Он быстро жует и проглатывает.
— Что происходит?
— Слава богу, ты здесь, — говорит стюардесса.
— Нам нужно выйти, — говорю я и мило улыбаюсь от радости, что не потеряла дара речи, когда Джеймс в таком кризисном состоянии.
Мужчина смотрит оценивающе.
— Я ваш пилот, — говорит он.
Не придумав, куда деть банановую кожуру, он вертит ее в руках. Он чуть не засовывает ее в карман, но останавливается и, наконец решившись, просто бросает ее на пол.
— Позвольте нам выйти, — говорит Джеймс, его голос налился гневом.
Двое похожих мужчин появляются из пассажирского отделения. Они аккуратно одеты, очень высокие и широкие, сильно встревоженные.