Я был очень рассержен. Уже третий раз в этом месяце он спрашивал у меня денег.
— Ни копейки ты от меня не получишь! — закричал я. Он кивнул головой и вышел из комнаты.
Когда он ушел, я отпер стол, убедился в том, что диадема цела и запер его опять. Затем я обошел дом, чтобы посмотреть, все ли в порядке. Это делала обыкновенно Мэри, но в этот вечер, мне казалось лучше, если я сделаю это сам. Сходя с лестницы, я увидел Мэри у бокового окна залы: она закрывала его в то время, как я подошел к ней.
— Скажи мне, дядя, — обратилась она ко мне, как будто чем-то озабоченная, — ты отпускал сегодня Люси со двора?
— Нет, не отпускал.
— Она только что вернулась с заднего хода. Я думаю, что она ходила только до ворот, чтобы видеться с кем-нибудь, но мне кажется, что этого допускать не следует.
— Поговори с ней завтра утром или, если хочешь, я поговорю. Уверена ли ты, что все хорошо заперто?
— Совершенно уверена, дядя.
— Ну, так прощай.
Я поцеловал ее и пошел в свою комнату, где вскоре улегся и заснул.
Я рассказываю вам, мистер Хольмс, все, что относится к моему делу, но, пожалуйста, спрашивайте меня что хотите, если вам покажется что-нибудь непонятным.
— Напротив, ваш рассказ замечательно ясен, — отвечал Хольмс.
— Я дошел теперь до той части моего повествования, которая требует особенной ясности. Я никогда не сплю очень крепко, а забота о диадеме, по всей вероятности, делала мой сон легче обыкновенного. Около двух часов ночи меня разбудил какой-то шум в доме; но он прекратился еще прежде, чем я успел совершенно придти в себя; однако у меня осталось такое впечатление, как будто где-то тихонько закрыли окно. Я лежал, напряженно прислушиваясь. Вдруг к моему неописанному ужасу, я услышал тихие шаги в соседней комнате. Дрожа от страха, я соскользнул с кровати и заглянул в дверь моего кабинета.
— Артур, — закричал я, — мерзавец! вор! как ты смеешь трогать диадему?
Газ был на половину спущен, как я его оставил, и мой несчастный сын в рубашке и панталонах стоял около газового рожка, держа в руках диадему. Он, как мне показалось, ломал или гнул ее изо всех сил. При моем крике он уронил ее на пол и побледнел, как смерть. Я поднял диадему и стал ее рассматривать. Один из золотых зубцов с тремя изумрудами был отломан.
— Презренный! — закричал я вне себя от гнева, — ты сломал ее, ты опозорил меня навсегда. Куда девал ты камни, которые украл?
— Украл? я? — закричал он.
— Да, ты вор! — ревел я, тряся его за плечи.
— Камни все. Нс может быть, чтобы их не было.
— Трех не достает, — сказал я, — и ты знаешь, где они. Ты украл и еще лжешь. Разве я не видел, как ты старался отломить другой кусок?
— Вы довольно ругали меня, — сказал он, — и более я терпеть не намерен. Теперь я ни скажу об этом ни слова, так как вы оскорбили меня. Я завтра же оставлю ваш дом и сам попробую пробить себе дорогу в жизни.
— Ты оставишь мой дом в руках полиции! — закричал я, почти обезумев от горя и гнева. Я добьюсь того, что узнаю правду.
— От меня вы больше ничего не узнаете, — сказал он, с такой силой, которой я в нем не подозревал. — Если вы хотите звать полицию, так пусть полиция и доискивается до истины.
Между тем уже весь дом поднялся на ноги, так как я в гневе сильно возвысил голос. Мэри первая вбежала в мою комнату и, при виде диадемы и выражения лица Артура, она догадалась обо всем, громко вскрикнула и без чувств упала на пол.
Я ПОСЛАЛ служанку за полицией и тотчас же передал в ее руки расследование дела. Когда полицейский инспектор и констебль вошли в дом, Артур, молча стоявший до тех пор со скрещенными на груди руками, спросил меня, в самом ли деле имею я намерение обвинить его в воровстве? Я отвечал ему, что теперь это уже не частное, а общественное дело, так как испорченная диадема была национальной собственностью. Я решил во всем следовать указаниям закона.
— По крайней мере, — сказал он, — вы не сейчас арестуете меня. Для вас самих будет выгоднее, если я выйду из дома на пять минут.
— Да, чтобы ты мог убежать или скрыть то, что ты украл! — воскликнул я.
Затем, представив ужасное положение, в которое я был поставлен, я стал умолять его вспомнить, что не только моя честь, но честь гораздо более важного лица была скомпрометирована, и что он подымет скандал, который вызовет целую бурю в государстве. Он может отвратить все это, если только скажет, где находятся недостающие три камни.
— Ты только обдумай хорошенько, — сказал я. — Тебя поймали на месте преступления, и никакое признание не может уже увеличить твою вину. Если ты только постараешься поправить дело, сказав нам, где находятся изумруды, все будет прощено и забыто.