Враг издал протяжный вой боли и отчаяния, подобный крику футбольных фанатов, когда в их ворота забивают мяч. В нём звучало столько тоски и несбывшихся надежд, что у Станислава невольно похолодело сердце. Из боли родилась ярость. Сколько он ни спешил, он не успел помочь Лучнику. Воины бурути уронили его и истыкали копьями. Станислав оставался один против озверевшей толпы закованных в железо мужиков. Шансов на спасение у него не было. Агеронцы, что глупо замешкались, только начали выбегать на простор бреши, а соседние колонны копейщиков только ещё разворачивали копья.
«Удержать брешь следует во что бы то ни стало! — думал он, краем уха слыша сигналы трубы. Это Ярослав шёл на подмогу. Станислав расстегнул кобуру под актеоном, вынул пистолет, который когда‑то отдал ему Ярослав на хранение, и стал стрелять буквально в упор с одного–двух метров. Враг валился вокруг него, как снопы пшеницы. Ни отвага, ни броня не спасали их. Пули прошивали щиты и броню насквозь. К сожалению, патроны быстро кончились, оставалась одна обойма, но девять убитых и раненых лежало у его ног. Другие, видя магию в руках разъяренного противника, замедлили бег, а некоторые даже показали тыл, не желая погибать понапрасну. Задержка, произошедшая в рядах прорвавшихся бурути, позволила Агеронцам прийти на помощь. Копейщики сплотили ряды, заткнув брешь, как пластырь пробоину.
Хитрец грудью сбил первого попавшегося врага. Удар мчавшегося в карьер животного, отягощенного немалым грузом, оказался такой огромной силы, что человека просто унесло под копыта. Ярослав даже не стал опускать копье, настолько незначительной оказалась цепь из лучников, что первой очутилась на пути всадников. Следующими в двух десятках метров стояли тяжелые пехотинцы со щитами и копьями наперевес.
Конница атаковала в старой, уже не раз испытанной манере в две колонны, когда задние прячутся от стрел за сильно защищенными передними всадниками. Туча стрел, пущенная в приближающуюся колонну, пропала бесцельно, не нанеся существенных потерь. Как и в прошлом, левую колонну возглавлял Ярослав, по правую руку от него шёл Шестопёр, точно так же тяжеловооружённый. Атаковали они вдоль берега в разрыв, образовавшийся между полосой прибоя и отступившим под натиском врага отрядом копейщиков. Брешь эту никто не охранял, лишь множество воинов, вероятно раненых, сидели и лежали на песке. Никто не предполагал, что ослабевшие защитники долины могут выставить где‑то резерв. Эту дырку и приметил ранее Ярослав и направил туда всех своих всадников. Они прорывались в самом уязвимом месте, так что правая колонна Шестопёра шла уже в воде, а левая Ярослава ещё по песку. Основной целью атаки являлось прорваться как можно глубже в тыл врага и с двух сторон с фронта и тыла смять, опрокинуть и принудить к бегству.
Ярослав направил копье в край щита врага, так чтобы тот легче пробить. Через секунду раздался хруст. Наконечник, расколов жалкую преграду, пронзил грудь человека, как шампур тушку цыпленка, и, выйдя из спины, уперся в песок. Послышался треск сломанного копья. Ярослав еле успел выпустить обломок, чтобы не быть выброшенным из седла силой удара. Хитрец всхрапнул от неожиданности, как бы жалуясь на неуклюжесть хозяина, и тут же споткнулся о сбитого во втором ряду воина. Возможно, для Ярослава и Хитреца всё могло закончиться в тот момент сколь трагически, столь и нелепо. Первый бы погиб, раздавленный тяжестью коня и брони, а второго добили бы позже (животное с переломанными ногами никому не нужно). Но судьба распорядилась иначе. Хитрец не зря носил свою кличку. Поджав задние ноги как можно выше, он оттолкнул попавшее под ноги препятствие с такой силой, что ушёл в прыжке далеко вперед, успев удержать равновесие и выправив бег. Всадника подбросило в седле. Хитрец дико заржал и продолжил рысить, будто ничего не произошло. Что случилось с человеком, попавшим под копыта, их в данный момент не интересовало, но, вероятно, ничего хорошего.