Теперь Мелисса была тенью себя. Она постоянно кашляла.
Даниэлла села рядом с Дианой и тихо выдохнула:
— Сестра.
— Ты в порядке? — спросила Диана.
— Вполне.
— Хорошо.
Так они общались в эти дни. Диана была занята, учась управлять армией, а Даниэлла… убегала.
Она взглянула на Мелиссу, ждала, пока та поднимет взгляд.
— Мелисса, — она попыталась сделать тон теплее.
Мелисса кивнула, тонкое скуление было ответом. Ее губы двигались, но звук был неправильным.
Даниэлла помнила, как Мелисса пела перед тем, как заболела. Ее голос был как у жаворонка, поднимался до потолка. Каждое слово было гимном, и священники не могли так петь.
Пока ее отец не позвал целителя с красным капюшоном от кашля. Мужчина отрезал Мелиссе язык.
Она не восстановилась.
Сглотнув, Даниэлла повернулась к отцу. Она напряглась всем телом. Это была уловка? Он хотел сообщить им нечто ужасное, что испортит их жизни?
Ее отец поднял кубок в ее сторону.
— Старшая дочь.
— Отец.
И все. Двери открылись, вошли слуги. Они заполнили стол свежими травами, жареным кабаном с яблоком во рту, овощей было больше, чем она могла назвать. Сыры и фрукты стояли рядом с каждым.
Она наполнила свою тарелку и смотрела, как сестры и брат делают так же. Диана и ее отец говорили об армиях и ее обучении, но остальные молчали.
Она слышала, как все жевали. Каждый миг доказывал, что их отец не пытался обмануть их, и она медленно расслабилась. Ее желудок наполнился, разум блуждал.
И она снова думала о монстре.
Чудища так пировали? Если оно могло говорить, то было не одно. Иначе зачем ему уметь общаться?
И он не говорил с людьми. Она бы услышала, что кто-то встретил монстра в лесу, да? Если кто и знал, то это ее отец. Ничто не происходило в королевстве без его ведома.
Как то чудище себя назвало? Жуть?
Странное слово.
Она не осознала, что делает, когда выпалила:
— Отец, ты слышал о Жути?
Все тихие звуки в комнате пропали.
Даниэлла оторвала взгляд от тарелки. Отец смотрел на нее с бурей во взгляде. Его пальцы сжимали нож в руке, металл гнулся в этой хватке.
Диана смотрела на нее большими глазами. Она выдохнула «нет», и их отец встал.
— Что ты сказала? — спросил он.
Стоило молчать. Вопрос был опасным, но она продолжила:
— Я спросила, знаешь ли ты о Жути.
— Где ты услышала это слово?
Одно слово могло разрушить ее жизнь навеки. Она не могла сказать, что Жуть был в лесу. Она не должна была находиться в лесу.
Она потеряет свободу. И умрет от веса цепей, приковывающих ее к замку.
Она отвела взгляд на Мило, словно он мог помочь. Но он прижимал ладонь к корсету и с трудом вдыхал.
Мелисса опустила голову, сжалась и закрыла руками уши.
Что Даниэлла наделала?
Ее ладони вспотели. Она вытерла их об платье и надеялась, что молчание ее спасет.
Но отец повторил слова. В этот раз голос был острым, как клинок.
— Где ты услышала это слово?
Ее нога подпрыгивала под столом. Она ощущала металл на языке, но не помнила, как прикусила губу. Она шумно выдохнула и покачала головой.
— Не знаю.
— Мы не терпим ложь в замке.
— Может, от стража…
— Даниэлла! — его голос ударил как плеть.
К ее смущению, ее нижняя губа задрожала. Трясясь, она выронила случайно нож и вилку из рук. Они ударили по ее тарелке и разбили хрупкий фарфор.
Она вспомнила, что ее отец сделал с Дианой. Следы хлыста были как кружево на ее коже. Язык Мелиссы лежал на столе рядом с ней, пока целитель пытался не дать ее сестре захлебнуться своей кровью. И Мило… Мило пробрался к ней в комнату поздно ночью и шепнул, что что-то выпил и не мог ничего вспомнить.
Ее отец был плохим. Злым.
— Даниэлла, — повторил он. Она не ответила, и он прорычал. — Иди в свою комнату. Ты не будешь есть или пить, пока не расскажешь, где услышала это проклятое слово.
Даниэлла убежала в свою комнату. Тени преследовали ее, монстры в форме ее отца.
ГЛАВА 7
Даниэлла сжалась под одеялами. Она недавно убрала их с головы, но не ощущала себя защищенно.
Она смотрела на дверь, словно ее отец мог ворваться в любой миг. Он любил оставлять жертв в ожидании. Она видела, как он много раз делал так с ее сестрами и братом и даже с ней.
Король Холлоу-хилла знал, как играть с разумами людей. Он вырос с опасной харизмой и не поддавался эмоциям.