До Спада Барб Брэнсон увлекалась Изменениями и незадолго до катастрофы превратила себя в единорога. Такой ее и застал Спад, и на ее долю выпало немало неприятных происшествий в те безумные времена, но в конце концов ее отбили у солдат армии Мак-Кейнока. Несмотря на то что теперь ей жилось несравненно лучше, она так и не смогла приспособиться к обществу людей и жила с лошадьми, точнее – с Дьябло. Сначала эти отношения служили поводом для самых скабрезных шуток, но потом горожане привыкли и теперь воспринимали это как норму или вовсе не замечали. Жеребенок – плод их любви – казалось, развивался как нечто среднее между ребенком и лошадью. Он почти сразу встал на ноги, но только недавно начал говорить.
– Он быстро растет, – кивнул Герцер.
Ему рассказывали, что жеребенок родился маленьким, но теперь было видно, что ростом он пошел в отца.
– И всюду сует свой нос, – вздохнула Барб. Она подошла к кормушке и вставила рог в отверстие. Уровень внутри выделил меру зерна, и она легонько куснула жеребенка, чтобы тот не приставал к отцу, который подошел к корму. – Нам пришлось установить кормушку повыше, чтобы он не мог дотянуться рогом, он догадался, как ею пользоваться, в возрасте месяцев трех.
– Что ж, оставляю Дьябло тебе, ты уж о нем позаботишься, – сказал Герцер.
Конь поднял голову, услышав свое имя, потом, не прекращая жевать, направился в центр паддока. Найдя подходящую, по его мнению, точку, он улегся на землю, перевернулся на спину и принялся кататься, покрываясь равномерным слоем пыли. Покончив с этим, он встал и снова пошел есть. Барб терпеливо стояла в сторонке, удерживая жеребенка.
– Вам что-нибудь нужно? – спросил Герцер.
– Нет, все хорошо, – ответила Барб. – Спасибо, что устроил все это.
– Не вопрос, – пожал плечами Герцер.
Он отнес торбу с кормом в амбар, взял свою поклажу и направился к казармам. Как офицеру, ему полагалась отдельная комната, но обставлена она была в суровом спартанском стиле. Каждый раз, возвращаясь домой, он обещал себе чем-то ее украсить, но пока так и не собрался. В его комнате стояли грубая кровать, стол, сундук, подставка для оружия и шкаф. Герцер опустил свои вещи на пол, затем снял доспехи и повел плечами, почувствовав облегчение. Затем он аккуратно убрал все, что не требовало немедленной чистки. Он знал, что дневальный где-то поблизости, и надеялся стирку одежды и чистку доспехов доверить ему.
Лейтенант вытащил из ножен короткий меч и провел пальцем по острию. Меч был вычищен и наточен после того, как он в последний раз им пользовался, так что теперь ухода не требовал. Герцер все же по привычке протер его промасленной тряпкой, затем задумался о своих дальнейших действиях.
С рапортом к герцогу Эдмунду ему было приказано явиться безотлагательно, но он подумал, что все же лучше сначала смыть с себя дорожную пыль. Вопрос был в том, идти ли через весь город в баню или воспользоваться душем в казарме. В конце концов молодой человек решил, что последнее проще, стянул с себя одежду и обернул полотенце вокруг бедер.
Душевые пристроили к казарме незадолго до его отъезда. Ничего особенного, просто несколько кранов, установленных в помещении с бетонными стенами. По сравнению с городской баней выглядело это примитивно, но, по крайней мере, не нужно было идти на другой конец города. Почему-то ему не очень хотелось останавливаться, чтобы побеседовать с каждым, кто выразит желание с ним поздороваться, – а это могла оказаться добрая половина населения города.
В казармах в это время дня было безлюдно – инструкторы либо гоняли курсантов, либо работали в своих кабинетах, на другой стороне плаца. Герцер шел по коридору в полном одиночестве. Душевые располагались в середине деревянного здания, за офицерским корпусом, там же, где обитал сержантский состав. Лейтенант кивнул часовому, проходя мимо, затем свернул к душевым.
Там возился уборщик. Герцер коротко поздоровался, зашел в кабинку, скинул полотенце и повесил его на крючок с внешней стороны, перед тем как включить воду.
Вода поначалу была холодной и нагревалась лет сто, но это всяко было лучше, чем в Харцбурге. На полочке лежал кусочек мыла, и он тщательно намылился, не забыв про волосы. Они отросли – пора стричься. Но это может подождать. А то до герцога еще дойдет слух о том, что лейтенант Геррик вернулся, раньше, чем он сам явится с докладом. Герцер выключил воду и снял с крючка полотенце.
Вытянутое зеркало из отполированного до блеска металла висело над бетонным желобом, в который стекала вода. Герцер остановился перед ним, критически рассматривая свое отражение. О том, чтобы на его лице не росла щетина, он позаботился еще до Спада, а вот шевелюра действительно отросла, теперь волосы почти касалась ушей. Пока сойдет, но стричься надо, Кровавые Лорды внешним видом должны соответствовать ожиданиям Ганни. Он длинноволосых не потерпит.
Молодой человек вернулся в комнату и вынул из шкафа чистую форму. Она была слегка великовата – он похудел за время командировки в Харцбург, но все еще неплохо сидела. Серые брюки, рубашка и похожий на кимоно китель с голубыми лацканами и нашивками – этот цвет с незапамятных времен был цветом пехоты. По внешней стороне штанин тоже шла голубая полоса. Голубой – для пехоты, желтый – для кавалерии, зеленый – для лучников и красный для инженеров. Перед тем как надеть китель, Герцер приколол на лацкан две лейтенантские звездочки, критически взглянул на то, что получилось, и пожал плечами.
– Можно и при полном параде явиться, – пробормотал он себе под нос, открывая сундук и вытаскивая из его недр кожаную коробочку. Он открыл ее, достал значок в форме щита и приколол на верхний правый лацкан кителя. Под ним он пристроил четыре медали: верхняя представляла собой золотой лавровый венок; в нижнем ряду расположились три серебряных орла с распростертыми крыльями на бронзовых щитах, потом еще один щит – бронзовый, со скрещенными мечами.
Приколов медали, Герцер надел китель, стянул его ремнем, взял меч, привычно осмотрел его, вставил в ножны и закрепил их на ремне. Обычно он носил меч пристегнутым к доспехам высоко на правом боку, но привык и к такому положению.
Наконец лейтенант вышел из комнаты и пошел по коридору по направлению к главному входу.
– Если меня будут спрашивать, я с докладом у герцога Эдмунда, – сообщил он караульному у дверей.
– Да, сэр, – ответил дежурный по казармам. Он что-то читал и даже не поднял головы.
Герцер помедлил, потом резко развернулся на каблуках.
– Такие вещи положено заносить в журнал, рядовой! – прорычал он.
– Да, сэр, – подскочил на месте дежурный, немедленно вытаскивая амбарную книгу, и потянулся за пером, стоящим в чернильнице.
Лейтенант удовлетворенно кивнул, развернулся и вышел.
– Войдите, – сказала Шейда, когда раздался стук в дверь.
Ее помощник Гарри Чеймберз пропустил вперед высокого, худощавого брюнета, которому на вид можно было дать от тридцати до двух сотен лет. На лице вошедшего застыло вежливо-равнодушное выражение. Он кивнул члену Совета.
– Добро пожаловать, уважаемый Джоэл Траванте, – приветствовала его Шейда. – Рада видеть вас, сэр. Пожалуйста, садитесь. Гарри, ты не возражаешь?..
– Конечно, – сказал Гарри и вышел, плотно прикрыв за собой дверь.
Как только дверь закрылась, человек, устроившийся в качающемся кресле, изменился. Вежливая улыбка исчезла с его лица, сменившись жесткой, непроницаемой маской, и его поза, хотя он и не пошевельнулся, перестала казаться расслабленной. Теперь стало видно, что он собран, как натянутая тетива лука.
– Ну как ты? – спросила Шейда, кивая ему. – Где ты пропадал?
– На Азурских островах, мэм, – ответил инспектор, подаваясь вперед и тоже кивая в ответ. У него был низкий баритон, а глаза – голубые и холодные.
До Спада в мире совершалось не так уж много преступлений. Полное удовлетворение всех и всяческих потребностей, персональные защитные щиты и доступность легальных и полулегальных способов осуществить самые темные свои фантазии практически исключали необходимость совершения преступлений. Однако попадались отдельные личности, которые в силу различных причин вступали в противоречия с законом.
Учитывая то, что люди имели возможность жить так, как они только пожелают, надо было быть странным человеком, чтобы совершить преступление, особенно жестокое. Но еще более странными людьми были те, кто посвящал свою жизнь поиску и наказанию преступников. Но так же как испокон века существовали те, кто не мог не нарушить закон, были и те, кого увлекал процесс – искать, найти, а зачастую и ликвидировать самых ужасных преступников. Это были Инспекторы Совета. Их было немного, за год до Спада – не больше сотни, и для большинства из этих людей поиск преступников не был основным занятием. Но среди них существовала элита – Особые Инспекторы, в руках которых была власть едва ли не такая же, как у членов Совета. Чтобы стать Особым, инспектор должен был доказать преданность делу долгой безупречной службой или раскрыть необыкновенно сложное преступление.