Джоанна удивилась.
– Но вы... вы ведь управляющий. – «Боже, как она устала. Даже сказать ничего не в силах».
– Миледи, я был хорошим слугой моему господину, но я простой человек... В доме нет хозяйки после смерти госпожи Алисии. Ближе вас у него нет родственников.
– Наверно, нам нужно поставить в известность короля... У барона нет наследника, значит, его владения отходят к короне. Правильно?
Алан был терпелив.
– Мадемуазель, сэр Роджер жив... пока. На все воля Божья, но кто-то ведь должен распоряжаться и приказывать. Обещаю, что помогу вам, чем смогу. Но все равно вы должны выспаться. Завтра тяжелый день, – повторил они ушел искать няньку барону.
Вопреки своим ожиданиям Джоанна заснула, правда, только благодаря поссету, поданному ей самой старой служанкой в замке Годой.
Утром она проснулась и поняла, что все, случившееся вчера, не дурной сон.
Прослушав службу, Джоанна откусила кусочек хлеба, выпила разбавленного вина и отправилась в комнату барона. По дороге она встретила Году с грязными простынями. Сэр Роджер не спал.
Рот у него все еще был перекошен, но в глазах кипела жизнь.
Джоанна села в кресло, стоявшее возле кровати.
– Милорд, да вам уже лучше! Боже, как я рада! Простите меня! – радостно бормотала она, схватив его за руку.
Рука была безжизненной и холодной, и барон смотрел на нее, словно удивляясь, зачем она вообще ему нужна. Потом он поднял глаза и попытался что-то сказать, но у него ничего не получилось.
– Миледи, он не может говорить, – укоризненно глядя на Джоанну, сказала Года. – Одна половина у него неподвижна. Попробовала я дать ему кашку, так он сколько проглотил, столько и выплюнул, бедняжка.
Джоанна перевела взгляд на барона и увидела, как по его щеке течет слеза.
– Неужели ничего нельзя сделать? А если послать за лекарем?
– Поблизости лекаря нет, миледи, да если бы и был, управляющий говорит, он ничем ему не поможет.
В голосе служанки явственно звучала обида.
– Мне кажется, я помню, тут была одна... мудрая женщина, – Джоанна говорила все тише и тише, пока не смолкла совсем, изо всех сил стараясь вспомнить лицо старухи, которую видела только издалека.
– А, это Мэг, – Года посмотрела на барона. – Знаете, миледи, она торгует приворотными зельями и амулетами, а больше ничем.
Старуха покачала головой.
Этот день и следующий пролетели, как в тумане. Джоанна нянчила беспомощного барона, приказывала, что готовить на завтрак, обед и ужин, и смотрела за хозяйством. Спальня барона превратилась в хозяйский кабинет, потому что все, кто жил в замке, привыкли получать распоряжения барона каждый день и теперь шли за распоряжениями к Джоанне, так что ей волей-неволей пришлось принимать решения. Всякий раз, когда вопрос был более или менее серьезный, Джоанна советовалась с бароном, несколько раз повторяя одно и то же лежавшему в постели старику. Он был в состоянии ответить только «да» и «нет», кивнув или покачав головой, а более сложные ответы были ему недоступны, и он в бессилии сжимал здоровую руку в кулак и заливался краской.
Джоанна думала о том, какая печальная участь постигла сэра Роджера, живой быстрый разум которого был словно в тюрьме его тела. Жизнь не жизнь и смерть не смерть. Лучше бы ему сразу умереть. Джоанне было жалко этого еще совсем недавно сильного человека, который теперь беспомощно лежал перед ней. Несколько раз в день она растирала ему неподвижную руку, мечтая вернуть ей жизнь, но с каждым разом ей все труднее было разжать пальцы.
Один раз, когда Джоанна покормила барона, он здоровой рукой ухватил ее за юбку и притянул к себе, глядя прямо ей глаза, словно о чем-то спрашивая.
– Хотите еще? – спросила Джоанна.
Он отрицательно покачал головой.
– Вам тепло?
– Да.
– Вам стало хуже? Позвать священника?
– Нет.
Быстрым движением Джоанна проверила простыни, неловко улыбаясь при этом. Он тоже ей улыбнулся. Простыни были чистые.
– Вы жалеете, что не смогли рассказать мне об Алисии, да? – поняла она.
Он кивнул и заплакал.
Все надежды Джоанны рухнули. Роджер уже ничего не расскажет ей, ведь тут не обойдешься одними «да» и «нет».
Когда она увидела его наутро после удара, то поверила, что с каждым часом и с каждым днем ему будет все лучше, пока он в конце концов не станет, каким был до случившегося с ним несчастья. Сейчас она заставила себя взглянуть правде в глаза. Лучше барону не станет. Может быть, только хуже. Не дай Бог, он простудится, а как не простудиться, когда он такой слабый, и это будет конец.
Теперь она не узнает правду, похороненную в его сердце. Значит, так тому и быть. Она смотрела на него, слезы градом катились у нее по щекам.
Весь оставшийся день она была сама не своя и исполняла свои обязанности, думая о чем угодно, только не о них.
На четвертый день после обеда, когда она поднималась по лестнице к барону, ее остановил Алан.
– Миледи, монах стоит у ворот. Просит приютить его на пару дней. Говорит, идет в Линкольн.
– Монах? Один? Старый?.. Вы уверены? В серой рясе?
Ей вдруг пришло на ум, что это мог быть брат Томас. Или брат Уиллибранд.
– Нет. На нем коричневая ряса, не такая, как у францисканцев. Он говорит, что его зовут брат Мартин.