И в тот самый момент, когда она уже приготовилась принять смерть, что-то отбросило от нее индианку.
Кто-то поднял ее. Кто-то в таких знакомых кожаных штанах и коричневой шляпе, кто-то, кто всегда носил за поясом охотничий нож с красной рукояткой.
– Мэйс, – прошептала она, – это ты.
Его лицо со слегка раздвоенным подбородком, с широкой счастливой улыбкой показалось ей таким родным, что на глаза навернулись слезы. Ей хотелось, чтобы он держал ее так долго-долго.
Но он оттолкнул ее.
– Садись на Ветерка и скачите вдоль ручья. Вы оба! Быстро! Я вас прикрою.
– Но… – Эмери изумленно посмотрела на Встающее Солнце, которая корчилась в пыли, глядя на окровавленные ладони.
– Ты что, оглохла? Я сказал, быстро!
Эмери тупо повиновалась.
К ночи они подъехали к каравану.
Никогда еще Эмери не смотрела с такой радостью на запыленную парусину повозок, на тесный кружок палаток, раскинувшихся на маленькой полянке, на стадо, мирно пасущееся неподалеку, на приветливый дымок костров. И удивительно, кто-то догадался протянуть между повозками веревку. Отполированная множеством рук, выбеленная на солнце, она выглядела словно узорная салфетка где-то на уютном столике в теплом и добром доме. Эмери готова была разрыдаться от умиления.
На обратном пути, сидя с Мэйсом вдвоем на лошади, она узнала историю их спасения. Десять мужчин выследили индейцев в их лагере, но подходящая возможность для штурма представилась только через два дня. Мэйс вскарабкался на гору и устроил наблюдательный пункт в двух шагах от лагеря, в густом подлеске. Его чуть было не обнаружила одна дряхлая старуха, совершавшая у ручья утренние омовения.
– О! – воскликнула Эмери, представив, какой опасности он подвергал себя. – Что, если бы тебя заметили их собаки? Они не оставили бы тебе ни одного шанса! Ты…
– Я сидел в ручье, в бегущей воде. Она уносила мой запах. Как бы там ни было, я должен был пойти на это.
Мне только надо было убедиться, что это то самое племя, которое захватило тебя, и что ты жива. И пока я не убедился в этом, не было смысла атаковать.
Эмеральда промолчала. Много белых мужчин нападали на индейские лагеря, не давая себе труда разобраться, те это индейцы или совсем другие.
– Почему мы молчим? – спросил Мэйс, когда они проехали в тишине порядочное расстояние.
– Я все думаю о Встающем Солнце, о девушке, которая едва не убила меня.
– Отчего?
– Она… Она красиво разрисовывала бизоньи шкуры. Как ты думаешь, она сможет работать после того, как ты прострелил ей руки?
Эмеральда не могла избавиться от стоящей перед глазами картины: Встающее Солнце, стоя на коленях, удивленно рассматривает свои окровавленные руки.
Мэйс нахмурился.
– Думаю, сможет. По крайней мере я надеюсь на это. Индейцы – крепкий народ, Эмеральда, и искусный в медицине. Они умеют сращивать сломанные кости, у них есть особые рецепты лекарств из целебных трав, и некоторые из них удивительно эффективны.
– Я… Я полагаю, что так.
– Все в порядке, Эмеральда. Что с тобой? Ты так расстроилась из-за того, что я ранил эту девушку? А что я, по-твоему, должен был делать? Позволить ей убить тебя? Ведь все шло к тому. Если бы я ее не остановил, ты была бы уже мертва.
– Я знаю, но…
– Да я должен был пристрелить ее, глупышка. – Голос Мэйса стал хриплым.
Какое-то время они ехали молча. Эмери чувствовала себя крайне неуютно в такой тесной близости с Мэйсом. Хотя его мысли были очень далеки от нее. В последнюю их встречу они поссорились – она что-то нелицеприятное сказала о Труди. Может, он сейчас об этом думает? Интересно, как много успел он рассмотреть, наблюдая за индейским лагерем? Понял ли он, что она стала женой Одинокого Волка?
– Мэйс, – наконец решилась она. – Я должна тебе кое-что рассказать…
– Не надо мне ничего рассказывать, Эмеральда. Я никогда не спрошу тебя ни о чем. Что было, то было, и не надо ворошить прошлое.
Она вздохнула, вспоминая безумную ночь с Одиноким Волком и то удовольствие, которое он сумел доставить ее телу.
– Да, наверное, ты прав…
Мили пути остались позади, и вот уже показался лагерь. Тимми и остальные приотстали.
– Иди в лагерь, Эмеральда. Уверен, что тебя встретят с радостью. Я вернусь назад, посмотрю, как там остальные. Лошадь Тетчера подвернула ногу и требует особого внимания.
Эмери неохотно спешилась возле круга повозок. Мэйс помахал ей рукой и ускакал назад, и Эмеральда пошла к повозкам. Было темно, и повозки отбрасывали лиловые тени.
Первой, кого она увидела, была Труди. Она сидела на скамеечке возле своей повозки и кормила Кальфа из грубой самодельной бутылочки. Труди подняла глаза и, увидев Эмери, вскочила на ноги.
– Эмери, Эмери! – с криком выкатилась из повозки Сюзанна, кудряшки ее развевались на бегу. Она упала в объятия Эмеральды и прижалась к ней. – Эмери, ты вернулась! Как хорошо!
Вот она и дома.
Вокруг нее стали собираться женщины. Они наперебой расспрашивали ее. Где Тимми? Что с мужчинами? Все ли они живы-здоровы? Запинаясь, Эмери заверила их, что все прошло хорошо, единственная неприятность постигла лошадь Уайта, но и она всего лишь подвернула ногу, что Мэйс с остальными вот-вот будут на месте.
Труди вздохнула с облегчением.
– Значит, с Мэйсом все в порядке, – удовлетворенно произнесла она.
– Да, не волнуйся. Труди опустила глаза:
– Вчера мы похоронили Маргарет и Оррина. Билл Колфакс прочел заупокойную молитву. Мы положили камень на их могилу и выцарапали их имена.
– Ох…
И тут Эмери заметила любопытные взгляды, которыми женщины оглядывали ее необычную одежду и прическу. Только сейчас до нее дошло, как она выглядит в их глазах. Лицо и руки ее были в грязи, исцарапаны, покрыты ссадинами и синяками. В грязи были волосы и одежда.
– Боже! На тебе индейское платье! – услышала она женский голос. Чей? Наверное, Кэтти.
– Да. Они забрали мою одежду. Не знаю, что они с ней сделали, – неохотно объяснила Эмеральда. Ей вовсе не хотелось отвечать на вопросы. Больше всего ей хотелось забраться в повозку, с головой закутаться в одеяло и плакать, пока не иссякнут слезы.
Но женщины продолжали смотреть на нее, все, включая Труди.
– Я не хочу больше ни о чем тебя расспрашивать, – шепнула она Эмери. – Представляю, как тебе хочется скорее все забыть.
Девушки переглянулись. «Она знает, – подумала Эмеральда. – По меньшей мере часть из того, через что мне пришлось пройти».
Она почувствовала себя грязной в прямом и переносном смысле. Радость от возвращения домой померкла. По дороге она думала о малыше Кальфе, представляла, как будет нянчиться с ним, но сейчас сердце ее обледенело.
– Знаешь, Кальф оказался крепким малым, – сказала Труди, – по крайней мере сосет он прекрасно. Бен Колт сделал ему бутылочку из старой спринцовки. Представляешь, сработало!
Эмеральда села на землю и взяла малыша на руки, как учила ее Маргарет. Малыш был сухой и чистый. Он крутил головкой и размахивал кулачками.
– Привет, Кальф, – сказала она.
Малыш посмотрел на нее. Его голубые глаза были яркими и тревожными, как у птицы. И в них было что-то, что внезапно напомнило ей Маргарет. Эмери склонилась над ним и заплакала.
Через несколько минут подъехали остальные. Эмеральда положила ребенка в корзину и пошла им навстречу. Мгновенно они с Тимми оказались окруженными толпой эмигрантов. Все они, и те, кто был поближе, и те, кто оказался позади, с пристальным вниманием смотрели на нее.
Уайт Тетчер хвастливо сообщил всем, что едва не угодил под стрелу индейца. Зато сам убил двоих и одного ранил.
– Мы убили то ли шесть, то ли восемь этих дикарей, – продолжал он. – Вы бы видели, как они убегали! Как куропатки, бросились врассыпную. Мы их выбили почти всех, по крайней мере мужчин. Мэйс не дал нам расправиться с женщинами и детьми. Сказал, что от них вреда не будет. По мне, хороший индеец – мертвый индеец, не важно, самка или детеныш.