Проходили дни. У Медвежьей Реки караван свернул к северу. Переходы были легкими, за исключением тех мест, где каньоны отсекали переселенцев от источников воды, заставляя их углубляться в горы.
Места были красивыми. Густая высокая трава, чистая вода, тополя на склонах холмов. Здесь можно было отдохнуть и подкормить волов, чтобы они подкопили жирку. И дети с удовольствием играли возле пузырящихся содой источников. Один из них назывался, как сказал Мэйс, Ручьем Парохода из-за глухого бульканья, который издавала вода.
Эмеральда снова достала свой альбом. К счастью, индейцы его не тронули. Она нарисовала Тимми верхом на громадном камне, испещренном индейскими письменами, насчитывающими не одну сотню лет, Сюзанну, помогающую разводить обеденный костер, и Кальфа, сучащего ножками на одеяле.
Листая страницы альбома, она нашла зарисовки Оррина и Маргарет и решила подарить альбом Тимми и Сюзанне в конце путешествия, пусть у них останется память о родителях.
На подступах к форту земля становилась все более каменистой с редкими серо-зелеными зарослями шалфея. То и дело попадались куски окаменевшей лавы. Острые осколки ранили ноги животных и превращали переходы в пытку. И вот во время одного из таких тягостных переходов между Мэйсом и Эмери произошла ссора.
Она началась довольно обычно, после долгого мучительного дня пути. Они остановились, чтобы разбить лагерь, и Эмери принялась варить похлебку из мяса антилопы.
Наблюдая за котелком, в котором булькала похлебка, Эмери растирала виски. У нее болела голова. Она уже давно не высыпалась как следует. Странные, будоражащие видения заставляли ее вспоминать Одинокого Волка. Что с ним? Жив ли он, или погиб? Вернется ли он за ней?
И вот в тот самый момент, когда кушанье требовало ее внимания, Сюзанна, дергая ее за юбку, оступилась и поранила острым камнем колено. До этого момента девочка держалась стойко, не вспоминая о родителях. Но сейчас, глядя на кровоточащую ногу, она начала ныть:
– Мама, мама…
– Сьюзи, я здесь, с тобой, – утешала ее Эмеральда.
– Я хочу к маме, а не к тебе, Эм! Я хочу, чтобы моя мама вернулась!
– Но, Сьюзи! Она не может вернуться. Ты же знаешь, что она умерла.
– Я хочу, чтобы она вернулась! Я хочу, хочу!
Наконец с помощью Гертруды Эмеральде удалось перевязать ей ногу и унести в повозку.
– Я посижу немного с детьми, – предложила Гертруда, – и присмотрю за котелком. Может, ты хочешь пройтись немного? Побыть одна? Я знаю, как тебе тяжело.
Эмеральда благодарно кивнула, взяла альбом и ушла из лагеря. Она шла к унылым клочковатым зарослям шалфея. Возможно, ей удастся встретить там какого-нибудь маленького зверька и нарисовать его, может, ящерицу или кролика. А может, она просто посидит в тишине. У нее в запасе минут двадцать, не больше, скоро поспеет похлебка, и Кальфа пора кормить. Но несколько свободных минут она заслужила.
Эмери шла быстро. Солнце громадным красным шаром уже приближалось к кромке горизонта.
И вдруг она увидела их, Мэйса и Труди. Они шли, прижавшись друг к другу. На Мэйсе был его обычный наряд, на Труди – голубое платье с глубоким вырезом впереди. Волосы девушки были забраны в узел, и несколько выбившихся прядей сверкали на солнце, словно золотой нимб.
Эмери резко остановилась. Они не успели заметить ее. Труди смотрела на Мэйса с дразнящей улыбкой, Мэйс тоже отвечал ей до боли знакомой Эмери улыбкой.
Внезапно она поняла, что больше не вынесет этого. Подобрав юбку, она направилась к парочке.
– Смотрите-ка, кого я вижу! – услышала она свой вызывающий голос. – Может, вы уже договорились о помолвке?
Это было грубо и бестактно, и Эмеральда прекрасно отдавала себе отчет в этом. Но если ей и было стыдно за свое поведение, то остановиться она все равно не могла. Она чувствовала себя такой несчастной, такой измотанной и одинокой…
Оба уставились на нее.
Щеки Эмеральды горели.
– Я спросила, – повторила она, – не намерены ли вы пожениться? Или ты на ней не женишься, Мэйс? Наверное, собираешься обзавестись в Калифорнии куда большим количеством девок, которые будут счастливы залезть к тебе в постель!
Труди открыла рот и попыталась что-то сказать, но Мэйс положил ей руку на плечо.
– Возвращайся в лагерь, Труди! – попросил он ее.
– Но я хочу остаться. Она и меня оскорбляет…
– Я очень прошу тебя вернуться в лагерь. Я сам разберусь.
Труди сердито посмотрела на Эмеральду и, повернувшись, направилась к лагерю. Сначала медленно, потом быстрее, а потом, подхватив юбки, побежала к повозкам. Волосы, рассыпавшись льняной копной, упали ей на плечи.
– Так о чем ты? Что за дурацкая выходка с помолвкой? – Мэйс больно сжал руку Эмери повыше локтя, но она и не думала вырываться.
– Наверное, мне не следовало этого говорить… Ей стало стыдно сейчас, когда она увидела холодную ярость в глазах Мэйса.
– Да уж, конечно. Мы просто разговаривали. Ты можешь понять, что мы с Труди просто друзья? И не важно, что мне нравится в ее обществе.
– Я… – Эмеральда почувствовала и стыд, и унижение. – Это нечестно, – прошептала она.
– Что нечестно?
– Нечестно играть моими чувствами. Ты… Вначале ты был со мной, а потом с Труди…
– Играть чувствами! – Глаза Мэйса стали жесткими. – Где ты научилась этим словам? У милых, благородных дам Батон-Ружа? С чего, скажи на милость, ты взяла, что имеешь право привязывать к своей юбке мужчину и таскать его за собой, словно клубок пушистых ниток? У меня есть моя работа, Эмеральда. Мои рисунки, мои звери, в моей жизни нет места постоянной женщине. Когда ты это усвоишь наконец? Ведь я тебе не раз говорил об этом.
– Я… – Голос ее дрожал. Она до боли прикусила губу, с трудом сдерживая рыдания.
– Эмеральда, ты можешь не любить Труди, тебе может не нравиться то, что ты видишь нас вместе, но ты не имеешь права говорить ей в лицо подобные вещи. Что за дьявол в тебя вселился? Разве я когда-нибудь говорил тебе, что собираюсь на ком-то жениться?
– Но я думала… – прошептала Эмеральда.
«Я думала, что ты любишь меня, – хотела она сказать. – Я была в этом уверена».
– Эмери, Эмери, – . хрипло проговорил Мэйс, – ну как ты не поймешь? Брак не может войти в мою жизнь. Что я буду делать с женой? Заведу ранчо и оставлю ее одну, пока буду бороздить дикие прерии? У меня такая работа. И она для меня важнее всего.
– А для меня важен брак! – выкрикнула Эмери. – Может быть, я заблуждаюсь. Может быть. Но я… Я буду тебе хорошей женой, Мэйс, если только ты позволишь мне стать ею! Ты знаешь, что нам хорошо будет вместе! Ты сам говорил, что я значу для тебя больше, чем Труди. Я… Я тоже могла бы стать тебе другом…
Губы его скривились в горькую усмешку.
– Знаешь, когда ты злишься, глаза у тебя становятся, как у кошки? Даже искры из них летят. – Он шагнул к ней. – Эмери, милая…
Он притянул ее к себе. Она почувствовала прикосновение его губ и ту волшебную, магическую силу, с которой их тянуло друг к другу.
– Нет, Мэйс! Не прикасайся ко мне, я не такая, как Труди. – Она с такой силой оттолкнула его, что едва не упала. – Я способна управлять своими… сексуальными инстинктами. Мне нужна любовь. Настоящая любовь, любовь, которая ведет к браку, Мэйс. Я не хочу входить в соитие с мужчиной в прерии, вдали от чужих глаз, как… как дикое животное. Я… я люблю тебя, – она всхлипывала, – я всегда буду любить тебя. Но так жить я не могу, Мэйс. Я не могу быть твоей любовницей, я хочу стать твоей женой. И если это не (для тебя, тогда между нами все кончено. Слышишь? Все кончено, Мэйс!
– Эмеральда…
– Я сказала все, что думаю. – Эмери никогда бы не поверила себе, что голос ее может звучать так холодно и, так решительно. – Да, Мэйс с этой минуты между нами ничего не может быть.
Непонятное выражение появилось на его лице.
– Очень хорошо. Ты все для себя решила, Эмеральда. И я принимаю твое решение. – Он повернулся и пошел к лагерю.