— Ничто так не важно, — он снова наполнил вином ее бокал, — как это.
Чувствуя себя беспомощной, Жасмин сделала еще глоток вина. Они молча принялись за еду, пламя свечей по-прежнему отбрасывало тени.
Кариф покосился на огромное бриллиантовое кольцо, которое выглядело на ее руке как пресс-папье.
— Дорогая вещица, даже для миллиардера, — заметил он. — Хаджар высоко тебя ценит.
От смущения она покраснела:
— Я выхожу за него не из-за денег!
Нечто напоминающее улыбку на миг осветило лицо Карифа.
— Да, — произнес он. — Я знаю.
Что означает его улыбка? Не смеется ли он над ней?
Когда-то Жасмин отлично его знала. Юноша, которого она любила, ничего от нее не скрывал. Но этого мужчину она не понимает.
Она смотрела, как Кариф пьет вино. Было что-то чувственное в том, как он прикасается губами к хрустальному бокалу, языком пробуя красное бордо. Она почти представила эти губы, этот язык на своем теле…
«Нет! — приказала она себе. — Прекрати!»
Но каждый дюйм ее тела трепетал от осознания того, что она сидит рядом с единственным мужчиной, которого когда-либо любила.
С единственным мужчиной, которого она всегда будет ненавидеть!
— Тебе нравится Нью-Йорк? — спросил Кариф.
— Да, — сказала она, наблюдая, как его острые зубы впиваются в мякоть яблока. — Нравился.
— Но ты с радостью уехала оттуда.
Она отвела взгляд:
— Я скучала по Кьюзи и по своей семье.
— Но у тебя, должно быть, остались друзья в Нью-Йорке.
В его тоне был некий подтекст. Она снова посмотрела на него:
— Конечно.
— Такой захватывающий город! Должно быть, ты частенько наслаждалась ночной жизнью со многими пылкими… друзьями?
Неужели таким способом он пытается разузнать, были ли у нее любовники? Глубоко вздохнув, Жасмин отпила вина. Она не станет говорить Карифу, что он ее единственный любовник. Она покажется жалкой, если признается, что провела лучшие годы своей жизни в одиночестве, мечтая о нем…
Отправив в рот порцию вкусного салата с травами и специями, Жасмин нарочно сменила тему разговора:
— Как выглядит твой дом?
Он фыркнул:
— Дворец? Он не изменился. Богатая, роскошная тюрьма.
— Я имею в виду твой дом в пустыне. В Кайсе.
Сделав глоток вина, Кариф пожал плечами:
— Мой дом удобный. Несколько слуг, но они большей частью занимаются лошадьми. Я люблю сам о себе заботиться. И не люблю обременять людей.
Она едва не рассмеялась:
— Должно быть, тебе нравится быть королем.
— Нет, — равнодушно ответил он. — Но таков мой долг.
«Долг, — подумала она, внезапно разозлившись. — Где это чувство долга было тринадцать лет назад, когда я отчаянно нуждалась в тебе, а ты меня бросил?»
Положив руки на колени, она быстро заморгала и отвернулась.
— Жасмин, что такое?
— Ничего! — Она скорее умрет, чем позволит Карифу аль-Рамису увидеть ее плачущей. Она научилась быть сильной. — Я просто вспомнила, что однажды ты мечтал о доме в пустыне. Теперь он у тебя есть.
— Да. — Его тон внезапно стал жестким. — И я буду твоим соседом. Мой дом находится всего в тридцати километрах от поместья Умара Хаджара.
Жасмин резко повернулась. О боже, она уже забыла об Умаре. Ведь она помолвлена! Не следует ей пялиться на губы другого мужчины!
Но она не могла сдерживаться. Тем более что этим мужчиной был Кариф, которого она всегда любила. Единственный ее любовник. И до вчерашнего дня — единственный мужчина, которого она целовала…
Умар впервые поцеловал Жасмин только тогда, когда она приняла его предложение о замужестве. Его поцелуй был деловым и официальным — способ подтверждения сделки, когда неуместно рукопожатие. Он явно не торопился увлечь Жасмин в постель, что ей понравилось. Их брак будет основан на более важных принципах: у них будет семья. И она не просто успокоит родителей и сестер. Жасмин наконец станет матерью и будет воспитывать его сыновей.
— Ты знаешь его детей? — спросила она низким голосом.
Кариф кивнул:
— Да, старших — Фади и Бишра. Они хорошие дети. Уважительные.
Уважительные? Что-то они не показались ей такими, когда она встретила их в прошлом году в Нью-Йорке. По меньшей мере, к Жасмин уважения они не проявили. Четверо мальчиков недоброжелательно уставились на нее, прижавшись к отцу и француженке-няне по имени Леа, будто Жасмин была им врагом. Она вздохнула. Но разве можно обвинять детей, чья мать недавно умерла?
— Я надеюсь, с ними все в порядке, — прошептала она. — Я встречалась с ними лишь однажды. Им трудно пришлось. Особенно малышу, — прибавила она, отводя взгляд.