— А что же твой отец, — произнесла она, когда молчание стало гнетущим. — Что с ним произошло?
Трейс пожал плечами, освобождая ее.
— Не знаю. Его посадили в тюрьму. Сейчас, видимо, его выпустили. Насколько мне известно, он по-прежнему грабит банки, шулерствует, короче, гоняется за дурным долларом, как может. Я никогда не возвращался.
— Вы ни разу не интересовались его судьбой?
— Нет.
Последнее было брошено так сухо, холодно, уклончиво, что Бетани усомнилась, что это правда. Разве можно не интересоваться судьбой собственного отца? Пусть самого плохого? Спрашивать она не осмелилась. Казалось, больше говорить было не о чем.
Трейс отвернулся и обеими руками уперся в ровную, широкую поверхность стены, уставившись в стекающую по ней прозрачную каплю и видя ее. Напряжение от пребывания в этом городе давило на него. Ему это не нравилось. Ему не нравились Броди с Риганом, и даже Брэсфилд. Что-то ему неподконтрольное мучило его, что-то неуловимое было не так. Он чувствовал это так же отчетливо, как лучи солнца, обжигающие его голову.
Помявшись, Бетани решила уйти, но вдруг ощутила несильное вибрирование под ногами, странную подвижность почвы. Озадаченная, она потянулась рукой, чтобы удержаться, но зацепиться было не за что. Послышался отдаленный гул, и, подняв глаза, она с удивлением отметила, что деревья и кустарник сотрясаются, как при сильной грозе. Затем до нее дошло, что грозы быть не может, потому что солнце светит все так же ярко. Трейс снова схватил ее в охапку.
— Быстро уходим от стены! — прокричал он ей в самое ухо и потащил за собой. Каменные постройки дрожали подобно желе, булыжники градом сыпались вниз, грохоча по земле.
— Что это? — взвизгнула она, хотя уже все поняла. Это было не первое землетрясение, в которое она попадала. В Южной Калифорнии их было более чем достаточно, но не на такой головокружительной высоте. В ужасе она с трудом разобрала, что Трейс подтвердил ее предположение, волоча за собой под могучий навес каменной арки.
— Мы погибнем здесь, — запротестовала Бетани, но Трейс удержал ее.
— Эти проходы выстояли столетия под землетрясениями, так что еще одно они переживут, — сухо проговорил он. — Погибнем мы под падающими камнями.
Прильнув к нему, она примостилась на его широкой груди и закрыла глаза. Она чувствовала ровное биение его сердца, уверенный ритм работы его легких. От него слегка пахло табаком и мылом для бритья, и она поняла, что он выполнил обещание и сбрил недельную щетину.
Так они стояли несколько минут, затем Трейс увлек ее за собой прочь из убежища.
— Пойдем паковать вещи, — бросил он, и она уставилась на него.
— Как?
— Мы уходим отсюда.
— Но здесь разве не безопаснее, чем на склонах горы?
— Мне не нравится здесь. Кроме того, обвал может отрезать единственный путь назад. Помнишь, с каким трудом мы сюда карабкались? Подумай, что будет, если скала перегородит нам дорогу.
— Но сейчас уходить опасно! И мой отец не закончил…
— На сегодня он закончил. — Тон Трейса не допускал дальнейших препираний. — Пока мы соберемся, трясти перестанет. И мы сразу трогаемся.
Он не стал добавлять, что это очень хороший повод покинуть место, столь угнетающе действующее ему на нервы. Он не знал, сколько еще сможет выносить вид Броди и Ригана, марширующих обвешанные золотыми цепочками и с полными пригоршнями золотого лома. Его все больше раздражал Брэсфилд с его маниакальной поглощенностью чертовой керамикой и игнорированием дочери. Каким-то образом эта боль Бетани напомнила ему о его собственной застарелой ране, когда он был только лишь подручным для своего отца. Он ненавидел воспоминание об этом. И ему было ненавистно смотреть на это со стороны. Он будет счастлив, когда в последний раз взглянет на эту компанию. Кроме Бетани, и ему самому еще было неизвестно, как он собирается с этим поступить.
— Поторопись, — жестко произнес он, — и передай своему отцу и остальным, что я хочу их видеть.
— Я утверждаю, что мы могли бы остаться, мистер Тейлор, — опечаленно бормотал профессор Брэсфилд. Они вновь были на крутом склоне горы, отдыхая близ веревочной лестницы, по которой должны будут спускаться. С гружеными рюкзаками будет нелегко, но иного пути вернуться на тропу не существовало.
— Возможно, — Трейс не посмотрел на него. Его не покидало проклятое тревожное чувство, и он не находил ему объяснения. После землетрясения он полагал, что это чувство исчезнет. Но ошибся. Чувство осталось, а новых толчков не следовало. Теперь он напряженно ожидал. Взгляд его перекочевал на перуанских офицеров, кротко сидящих друг возле друга. Одного из них сильно ударило во время тряски, другой стянул сапог и пытался извлечь досаждающий ему камешек. Никто серьезно не пострадал, но оба испытывали неудобство.
Лишь Броди и Риган выглядели довольными. Их рюкзаки были забиты золотом под завязку, так что они с трудом могли передвигаться, но они наотрез отказались оставить хоть что-то. Они шли так медленно и неуклюже, что спуск вниз занимал гораздо больше времени, чем подъем к городу.
У Бетани был смирный и утомленный вид, два носильщика-кечуа были бесстрастны, как всегда. Трейса интересовало, на кого он сам сейчас похож, и он надеялся, что его лицо не выдает его напряженного ожидания.
Он был прав. Для Бетани он воплощал собой безучастную статую, холодную и далекую. Она чувствовала, что что-то гложет его, в чем он не признается, но не знала, что это может быть.
Трейс замешкался, когда они достигли места, где он спрятал скрученную в моток веревочную лестницу. Что-то не то было с ней. В том, как она была скручена, не так аккуратно, как скручивал Трейс, а просто собрана в охапку и брошена на камень. Несколько минут он просидел перед ней на коленях, будто это могло натолкнуть его на разгадку.
— Трейс? — раздался за спиной голос Бетани, голова его дернулась кверху.
— Да?
— Ты что-то скрываешь от нас.
Он нетерпеливо взмахнул рукой.
— Ничего определенного. У меня какое-то… предчувствие, вот и все.
Бетани молчала, холодок пробежал у нее по спине. Он был серьезен, глаза его буравили веревку, пальцы стискивали упершиеся в землю колени.
— Веревка прохудилась? — осмелилась наконец продолжить она, и он покачал головой.
— Нет. Она просто… — Неожиданно он почувствовал себя в дурацком положении, — не так лежит. Наверное, какой-то зверь разбросал.
На расстоянии послышался нетерпеливый и раздраженный голос Броди:
— Давай убираться отсюда, Тейлор. Я хочу вернуться к мулам и дать им возможность понести мою поклажу.
Трейс окинул его взглядом, контуры его рта резко очертились.
— Энергичен, как всегда, я смотрю. Ну ладно. Пойдем.
Предчувствия Трейса оправдались, когда путешественники начали спускаться по веревочной лестнице. Броди полез первым, неуклюже, по-черепашьи, он все делал ужасно медленно. За ним последовал Риган, после — Бетани. Профессор замешкался на лестнице, ища опору под ногой. Бетани подбодрила его. На полпути раздался выстрел, так испугавший его, что он отпустил веревку и полетел вниз под весом своего багажа. Он падал с высоты в десять футов и приземлился, гулко ударившись телом о камень.
— Папа! — Бетани подскочила к нему, лежащему на спине, глотающему ртом воздух, со странно бледным лицом. Она не слышала остальных выстрелов и криков Трейса укрыться, она могла слышать только затрудненное дыхание отца. — Ты в порядке, папа? Тебя ранило?
— Нет… не ранило. Хотя, кажется, моя нога сломана, — ответил профессор сквозь зубы. — Как глупо с моей стороны было отпускать лестницу…
Резко завернув штанину, Бетани увидела, как неестественно вывернута его нога, и поняла, что нога действительно сломана. Пули свистели над головой, втыкаясь в грязь и расплющиваясь о скалу. Не обращая на них никакого внимания, девушка пыталась оттащить отца под прикрытие скального навеса.
Когда сильные загорелые руки оттолкнули ее и подняли профессора, Бетани подняла на Трейса благодарный взгляд. На его лице резко проступили напряженные, злые складки, он криком велел ей укрыться, пока ее не пристрелили. Он сам оттащит в безопасное место Брэсфилда.