Гордость не позволяла Бетани снова умолять его, и она крепко сжала губы. Трейс языком попытался раздвинуть их. Когда она не поддалась, он взял ее за подбородок, пытаясь пальцами развести ей челюсти. Бетани немедленно получила преимущество, ощутив безудержную радость от способности бороться с ним. Ее маленькие белые зубки мертвой хваткой впились в его палец.
Выругавшись, Трейс попытался отстранить ее от себя. Это ему не удалось, зато зубы глубже впились в кожу. Он хотел было ударить ее по лицу, надеясь, что от неожиданности она отпустит его, но передумал. Ему не хотелось поднимать руку на женщину, даже если это была мегера.
Когда он отпустил ее запястья, то с трудом успел спасти от укуса большой палец. Затем Бетани решила воспользоваться преимуществом, которое давали освободившиеся руки, и вцепилась ему в волосы.
Эти неожиданные физические упражнения не только не уменьшили его желания, а наоборот, еще больше распалили его.
Он посмотрел на нее из-под полуопущенных век, и Бетани сразу затихла. Темные глубины его глаз сказали ей, что играм пришел конец. Теперь, когда он коснулся ее рта губами, она не сопротивлялась. Это потеряло смысл.
Осторожные движения его языка вызывали у нее ответную дрожь; она прикрыла глаза. Он целовал ее, пока она не издала глубинный глухой стон, потом губы его переместились ниже. Сам он тоже передвинулся, обводя языком вокруг резко выступивших сосков, переместился от одной груди к другой, и она беспокойно заерзала под ним.
Бетани не заметила, когда он освободил ей руки; смутно запечатлелся момент, когда он расстегивал брюки и скидывал рубашку. Теперь на нем, так же как и на ней, не осталось никакой одежды, его сильное согревающее тело лежало поверх нее. Она обняла его, запутавшись пальцами в густых темных волосах, слегка касающихся плеч. Она чувствовала его давление в области паха, чувствовала, как в нее упирается его гордое естество.
Бетани промолчала, когда он хрипло прошептал:
— Скажи, Бетани… Скажи, что ты меня хочешь.
Ее ответ, ее согласие были понятны без слов. Но никакие слова не могли доставить ему большую сладость, чем жаркое атласное прикосновение ее бедер, тесно сжавших его, чем манящее тепло распаленного женского тела, обволакивающее его. И Трейс принял этот ответ; он знал, что ее желание по силе равно его собственному.
Уверенным движением он проник в нее и начал двигаться все быстрее и быстрее, ведя обоих навстречу всесокрушающему экстазу, давая возможность насладиться волнами облегчения, накатывающимися одна за другой без конца. Внутри у них все словно разбилось на мелкие осколки, неизбежность происходящего вызывала чувство, подобное благоговению.
Глава 24
Бетани проснулась первой. За пологом проглядывала тускло-серая полоска утреннего света, безжалостно воскресившая воспоминание о ее постыдной капитуляции. Однако в глубине души она не обнаруживала сожалений.
Она повернула голову, чтобы посмотреть на Трейса, и увидела, что глаза его открыты. Он долго смотрел на нее, не говоря ни слова, темные глаза обеспокоенно скользили по ее лицу.
Снаружи, вокруг крошечного теплого убежища взад и вперед ходили их спутники, гремя оловянными кофейниками, приглушенно переговариваясь между собой. Трейс вопросительно посмотрел на Бетани, и она поняла его без слов.
— Они узнают, что… что ты был ночью со мной, — прошептала она, и он кивнул.
— Да. Тебя это беспокоит?
— Немножко, — честно призналась она. — Я боюсь не столько того, что они узнают, сколько того, что они что-нибудь скажут.
Трейс лениво, словно котенок, потянулся и заметил:
— Ни один из них не производит впечатления тупицы.
Бетани неожиданно вспомнила Броди и подумала, какие жуткие реакции скрываются под обманчиво невозмутимой внешностью Трейса. Он был по-кошачьи быстр, когда приставил нож к горлу Броди.
Трейс Тейлор, пусть косвенно, но виновен в смерти ее отца. Он с холодной невозмутимостью оставил Горацио Брэсфилда в ущелье умирать и ждал от нее благодарности, когда решил вернуться за телом. Эти наполненные страданием дни с болезненной ясностью всплывали в памяти Бетани, приходилось напрягаться, чтобы избавиться от горьких воспоминаний. И ничего не помогало; ни молчание Трейса, ни уверения Спенсера Бентворта, что все, что в человеческих силах, было сделано. Горацио Брэсфилд мертв, и она уже никогда не скажет ему, что сожалеет о тех ужасных словах, которые наговорила ему, обвиняя в безразличии к себе.
Последнее до сих пор причиняло ей страдания. Ей отчаянно хотелось заново поговорить с отцом и сказать, что она его любит, что не так уж важно, что ему было не до нее, напротив, так и должно было быть. Она чувствовала вину, которая и стала причиной ее решимости выполнить то, что он заслужил по праву.
И вот теперь она поколебала эту решимость, пойдя на поводу у своих чувств к Трейсу.
— Какие-то тайные мысли? — тихо спросил он, поворачивая ее голову к себе и заглядывая в широко раскрытые фиалковые глаза.
— Как ты узнал?
— Это написано у тебя на лице, словно кто-то взял кисточку и огромными красными буквами вывел: «В-И-Н-О-В-А-Т-А».
— Виновата?
— Да. — Он, прищурясь, посмотрел на нее. — Виновата в том, что являешься живым человеком, я полагаю.
Напрягшись, Бетани вцепилась в край одеяла, стараясь прикрыть обнаженное тело, и выкрикнула:
— Я прекрасно сознаю, что мне не чужды человеческие слабости, Трейс Тейлор! То, что я лежу здесь с тобой, явное тому свидетельство!
— Слабости? Я думал, что у тебя достаточно разума, чтобы смириться с чувствами.
Она смахнула слезы, неожиданно проступившие на глазах:
— Мне нужно было пристрелить тебя прошлой ночью, вместо того чтобы идти у тебя на поводу.
Потерев укушенный палец, Трейс задумчиво произнес:
— Не заметил, чтобы ты шла у меня на поводу. У меня такое чувство, что ты боролась до конца, принцесса, чтобы как можно дольше продлить мучения, от которых ты, похоже, получаешь удовольствие.
— Ты знаешь, что я имею в виду. — Голос ее сорвался, и в его взгляде засветилась неожиданная нежность.
— Ах, милая моя, и гораздо лучше, чем ты. Просто мне хочется, чтобы ты прекратила казнить себя за то, в чем вовсе не виновна и в чем не был виновен я, в чем вообще никто не виновен. Иногда события выходят из-под нашего контроля. Твой отец это понимал.
Бетани заморгала, стараясь удержать слезы, которые готовы были покатиться по щекам, и прошептала:
— Мы повздорили незадолго до того… как он умер. Я так и не попросила у него прощения.
С минуту Трейс молчал, потом заговорил:
— Не знал. Теперь я понимаю, почему тебя так гложет чувство вины. — Он коснулся ее щеки, смахивая слезу. — Почему-то мне не кажется, что твой отец затаил на тебя обиду, принцесса. Не такой он был человек. Может, он и не был чересчур внимательным отцом, но, вне всяких сомнений, любил тебя.
Взмахнув влажными ресницами, Бетани посмотрела на него, губы ее слегка задрожали, и на них появилась робкая улыбка.
— Ты прав, Трейс. Почему я не думала об этом?
— Потому что, судя по всему, ты вообще не очень много думала в последние месяцы. Это естественно.
Напряжение, в котором она жила последние месяцы, начало ослабевать. Стоило ей вспомнить, что отец ни разу после их ссоры ни в чем ее не обвинил, как она поняла, что Трейс прав. Она была благодарна ему.
— Ты странный человек, Трейс Тейлор, — сказала она, и Трейс настороженно взглянул на нее.
— Что ты хочешь этим сказать?
Рассмеявшись, Бетани под одеялом прильнула к нему. Рукой она начала поглаживать его крепкое мужское тело, не возбуждающе, но изучающе. Но тело это, именно потому, что было мужским, не ощутило различия между любопытством и приглашением, и немедленно отреагировало на призыв.
— Надеюсь, ты отдаешь себе отчет в том, что делаешь, — глухо пробормотал Трейс. Потом поймал ее руку. — Так мы рискуем никогда не выбраться из этой берлоги.