Линда Фрэнсис Ли
Изумрудный дождь
Пролог
Август 1889 года
Бремя одиночества. Порой невыносимое. Иногда неприметное. Глубокий след, что остался от немыслимо далеких дней, наполненных солнцем и смехом. Воспоминания, как призывная песня сирены, манили в опасные глубины прошлого. Возвращаться туда ему вовсе не хотелось.
Он глубоко вздохнул и провел сильной, по-мужски красивой рукой по темным волосам. Прищурился от бившего в голубые бездонные глаза солнечного утреннего света, что вольно лился в окно. Должно быть, вечный танец золотисто вспыхивающих в солнечных лучах пылинок и вызвал из небытия эти, казалось, давно и надежно забытые воспоминания.
Но, может быть, сказал он себе, дело просто в том, что конец лета застал его в Нью-Йорке. Худшее для него время года, по крайней мере в последние три года.
— Сэр? Что-нибудь не так?
Он мысленно приказал себе вернуться в свою контору на Пятой авеню и отвернулся от окна:
— Нет, все в порядке, Генри. Так на чем мы остановились?
— На вандервеерском договоре, сэр, — быстро отозвался его помощник.
От этого договора по меньшей мере ближайшие пять лет будут зависеть доходы его компании. Он взял в руки документ, им же самим составленный несколько дней назад, и придирчиво, строка за строкой, перечитал его. Потом положил на стол и уверенно поставил под ним размашистую подпись — Николас Дрейк.
— Очень хорошо, сэр. Сегодня же утром я отправлю его с посыльным. — Помощник положил перед Николасом еще несколько листков: — Список дел на сегодня, сэр. — Генри скользнул взглядом по листку у себя в руке. — В девять утра у вас назначена встреча с Мейнардом Гибсоном. Он уже здесь, как всегда, вовремя. А в десять…
Голос помощника отодвинулся куда-то далеко-далеко и превратился в монотонное неразборчивое бормотание. Перед глазами Николаса встала яркая картина дождя. Как будто все вокруг задернули ниспадающей складками прозрачной завесой. И ее словно фарфоровое лицо. Он ласково обхватывает ее облепленную мокрыми светлыми волосами голову и притягивает к себе. Ее пухлые алые губы чуть приоткрываются. В те далекие дни первых весенних ливней он любовался ее распахнутыми темно-зелеными глазами. Взгляд у нее изумленный, но полный ожидания, надежды и желания. Он склоняется к ней и легонько прихватывает зубами ее верхнюю губу, мягко втягивает в рот и чувствует, как приподнялись бутончики ее сосков под насквозь вымокшей тоненькой блузкой.
— …К счастью, вы выступаете после мэра, а многоречивость его нам хорошо известна. Я уверен, что вы не опоздаете, если выйдете из конторы около половины первого. Вы возвращаетесь к трем для встречи с делегацией Женской лиги, — монотонно продолжал Генри. — Они просили два часа, я дал согласие на один час. Похоже, будут просить денег.
Губы Николаса дрогнули в едва заметной улыбке. За семь месяцев работы Генри научился многому.
— В четыре у вас назначена встреча с Тедом Мэтьюзом из Филдинг-банка. Я уверен, вы слышали, что он пытается продать старую кирпичную развалюху, которую называет отелем. Похоже, он единственный в городе, кто не знает, что вы больше не занимаетесь строительным бизнесом. — Генри пренебрежительно покачал головой и продолжил: — А в шесть вечера…
Николас поудобнее откинулся на спинку кресла и перестал слушать. Вспомнился ее удивительный грудной смех, окутывавший пронзительной нежностью, неотступный и затрагивающий неведомые доселе душевные струны. В те дни он перестал быть равнодушным сторонним наблюдателем и решительно шагнул в самую гущу превратностей жизни. Своей беззаветной любовью она дотянулась в нем до чего-то такого, чего он сам не понимал да и не хотел понимать.
Отвернувшись, он взглянул в окно, за которым продолжала идти своим чередом жизнь.
— …He говоря уж о том, что почти каждый час вашего рабочего дня расписан так, как вы хотели.
Николас какое-то время безучастно смотрел, как внизу по тротуарам прогуливаются женщины с детскими колясками, как мужчины, смеясь, хлопают друг друга по спинам, веселясь над очередной скабрезной шуткой. «И сегодня, — подумал он, — будет очередной отупляющий, изнурительный день, который напрочь сотрет всякое воспоминание о грудном смехе». Николас судорожно вздохнул.
— Сэр? — неуверенно спросил Генри. — Что-нибудь еще?
Не получив ответа, он оглядел отделанный темным дубом и элегантно обставленный кабинет с теснящимися вдоль стен книгами в кожаных переплетах, как бы в надежде на чью-то помощь.
— Мистер Дрейк?
Николас повернулся к своему помощнику.
— Мне пригласить мистера Гибсона или попросить его подождать еще немного? Может быть, предложить ему еще кофе или чаю?
— Нет, нет, Генри, — мягко, с нотками легкого, сожаления в голосе, проговорил Николас. Он наклонился и вытащил из стопки на своем блистающем аккуратностью письменном столе еще одну папку. — Пригласите его.
Несколько мгновений спустя в кабинет вошел Мейнард Гибсон. За ним по пятам следовала секретарь, держа наготове блокнот.
— Привет, Николас! — жизнерадостно гаркнул Мейнард.
Но тут дверь широко распахнулась и мимо него с возгласом «Ники!» в кабинет ворвался какой-то человек.
При виде него Николас, забыв обо всем, подскочил как ужаленный.
При всей своей солидной наружности незваный гость вел себя как дитя-переросток. Голос его, мягкий и робкий, никак не вязался с обликом крепко сбитого мужчины. На нем был мятый свитер, рубашка застегнута наискось. По его шумному дыханию можно было заключить, что он всю дорогу бежал.
— Джим, ты что здесь делаешь? — настороженно спросил Николас. — Что-нибудь случилось?
Ответ он знал заранее. Безусловно, случилось. И нечто весьма неприятное. Следовало бы сразу догадаться об этом. С какой стати с самого утра его так тянуло в безвозвратно ушедшее прошлое?
Джим с трудом перевел дыхание и голосом, полным слез, ответил:
— Это Элли.
Николас вздрогнул как от удара. Элли…
— Ей нужно помочь!
Николас покрепче вжался спиной в мягкую спинку кожаного кресла. Перед его мысленным взором вновь ярко вспыхнуло все то же видение — весенний дождь и ее изумрудные глаза. Боже мой, только не это. У него нет сил. Он не может прийти к ней, чтобы все это началось сначала.