Глубоко вздохнув, Николас отвернулся от окна и заставил себя вернуться к повседневным делам и тому ритму жизни, который установил для себя много лет назад. Он направился к столу, и гулкое эхо шагов сопровождало его до тех пор, пока у него под ногами не оказался роскошный персидский ковер ручной работы. Завтрак был накрыт на две персоны. Так повелось со дня появления в его доме племянницы. Она как раз заглядывала в проем полуоткрытой двери. На ее бледном, полупрозрачном личике как-то особенно ярко сияли темно-фиалковые глаза. Увидев Николаса, Шарлотта робко улыбнулась ему.
Хотя стол накрывали на двоих каждое утро, девочка редко разделяла с ним завтрак. Так что за эти недели, что племянница жила в доме, Николас видел ее всего несколько раз, но тем не менее он заметил, что она переменилась. Шарлотта, похоже, начала чувствовать себя более непринужденно. Щеки слегка порозовели, а темные круги под глазами начали потихоньку бледнеть. Она стала чаще улыбаться, и пару раз он даже слышал ее смех со второго этажа. Там Николас выделил одну из комнат под детскую и попросил мисс Шеморти наполнить ее всякими игрушками. «Забавно, — подумал он, — неведомые игрушки для нежданной племянницы». И сегодня, как всякий раз, когда оказывался в одной компании с Шарлоттой, Николас странным образом растерялся. Все слова мигом выскочили у него из головы. О чем вообще говорят с ребенком, если ему не дарят подарки или не учат уму-разуму?
— Доброе утро. — Ничего лучшего за эти мучительные секунды он придумать не смог.
Шарлотта, явно ободренная, шагнула в столовую и с грациозной почтительностью подошла к столу:
— Доброе утро, мистер Дрейк.
По-прежнему мистер Дрейк. Ни дядя Николас, ни просто дядя, ни на худой конец Николас. Мистер Дрейк. Но у него не хватало духу попросить девочку называть его как-нибудь иначе.
Обменявшись учтивыми приветствиями, они снова замолчали.
Николас, приняв из рук горничной чашку кофе, слегка откашлялся и поинтересовался:
— Шарлотта, ты уже завтракала?
— Нет. Коротко и ясно.
— Может быть, хочешь чего-нибудь? Девочка приподнялась на цыпочки и взглянула, какими возможностями располагает накрытый стол. При виде яичницы-болтуньи, ветчины и овсяной каши она скривила губки:
— Только чашечку кофе, пожалуйста.
— Кофе?!
Шарлотта подошла к столу и уселась на стул.
— Да, пожалуйста. И если можно, немного сливок и ложечку сахара.
Как будто ей не шесть, а все шестьдесят шесть лет! Горничная начала наливать кофе.
— Ни в коем случае! — воскликнул Николас, со стуком ставя свою чашку на блюдце. — Тебе нельзя пить кофе.
— Почему нельзя? — захлопала от неожиданности глазами Шарлотта.
— Потому! — растерявшись, беспомощно ответил он.
— Почему потому?
Николас нахмурился и строго посмотрел на племянницу:
— Потому что ты слишком мала, чтобы пить кофе.
— А мама так не думает.
— Она вообще редко думает.
Николас поставил чашку с блюдцем на стол и распорядился, чтобы горничная принесла поднос с едой и стакан молока.
— Я не люблю молоко, — скривилась Шарлотта..
— Глупости! Молоко очень полезно, особенно если добавить к нему немного яичницы, пару кусочков ветчины и тарелку овсянки.
Николас сделал вид, что не услышал тоскливого вздоха.
— А я вчера получила от мамы письмо, — помолчав, сообщила Шарлотта и извлекла послание из неимоверных размеров кармана своего темно-голубого платья.
— В самом деле? — сухо откликнулся Николас. — И как поживает моя дражайшая сестрица?
— Полагаю, прекрасно, — ответила девочка, разглаживая ладошкой смятый листок на скатерти, — Кажется, очень занята.
— Насколько я знаю свою сестру, она бывает занята развлечениями и прочими пустопорожними делами.
— Блестящими развлечениями и грандиозными торжественными завтраками, — мечтательно уточнила Шарлотта. — И там все пьют кофе.
Николас во все глаза смотрел на племянницу и задавался вопросом, а не пытается ли она каким-то хитрым образом доказать ему свою правоту.
— Не сомневаюсь, что шампанское там пьют гораздо чаще, чем кофе. В следующий раз к обеду ты попросишь бутылочку холодного «Дом Периньон»?
К его удивлению, Шарлотта в ответ весело захихикала. Потом посерьезнела и вновь впала в мечтательное настроение:
— А еще мама и папа будут там танцевать. Мама так замечательно танцует. Вальсы, менуэты… — Она без улыбки посмотрела на Николаса: — А вы видели когда-нибудь, как танцует мой папа?
— Пожалуй, что ни разу. А если он и танцует, то уж точно не с твоей матерью, — рассеянно заметил он, шурша свежей утренней газетой.
— Это как?
Николас не заметил ни озабоченных морщинок на ее чистом лобике, ни полных душевной боли обвиняющих глаз.
— Да никак, Шарлотта. Чепуха все это, — ответил он и принялся внимательно читать передовую статью.
Час спустя Николас уже входил в свою контору. Всю дорогу его не оставляло чувство вины. Шарлотта слишком уж вежливо и спокойно покинула столовую после его опрометчивого замечания о ее родителях. Но ему надо вести дела. Подписывать документы. Продумывать наперед планы. Строить дома. Вот в этом он знал толк. А о том, как держать себя с детьми, он и ведать не ведал. И взятки с него гладки. С этой утешительной мыслью Николас уселся за свой письменный стол в привычное мягкое кожаное кресло. Честно говоря, желания расширить свой кругозор в вопросе воспитания детей у него не было. Тем более что мисс Шеморти прекрасно справлялась с обязанностями няни его племянницы. У Николаса просто не было времени заниматься девочкой. Сведение счетов с Гарри Диллардом все еще не было закончено. Надо было покончить с ним раз и навсегда, чтобы окончательно выбросить из своей жизни всякую память об этом человеке.
Николас и раньше прекрасно понимал, что подчинил свою жизнь одной цели — добить Гарри Дилларда, и на долгие годы загнал ее в тупик. За двадцать три года целеустремленной одержимости он почти полностью утратил чувство необходимости что-то изменить в своей жизни. Подобные мысли редко посещали его, а если и приходили, то весьма ненадолго. Он быстро научился справляться с ними. Заставлял себя забыть. Однако снова и снова ему приходило в голову, что память — такой товар, за утрату которого не жалко отдать любые деньги.