— Я жду, Элли! — пришел в ярость Чарлз. Поняв, что муж не оставит ее в покое, она с трудом перевела взгляд с толпы под окнами на него.
— Что ты хочешь от меня услышать, Чарлз? Кровь бросилась ему в лицо.
— Скажи, что все это неправда!
Элли вздохнула и снова повернулась к окну:
— Я не стану тебе лгать.
— Вот как? Все эти годы ты только и делала лгала. Отчего такая перемена?
Вообще-то она никогда не утверждала, что не занимается живописью. Но входить в бессмысленное обсуждение деталей ей не хотелось. Пусть будет так, как хочет он, пусть считает, что она все время лгала. В любом случае правда вышла наружу и назад пути нет. Неожиданно Чарлз рухнул перед ней на колени и принялся ловить ее руки.
— Скажи им, что это неправда. Мы выкрутимся.
Дай Смайту достойный ответ, Элли. — Он умоляюще посмотрел на нее: — Я люблю тебя. И буду всеми силами защищать, если ты опровергнешь то, что написано в газете. Она провела рукой по его щеке:
— О, Чарлз…
— Элли! Элли!
В комнату ворвался Джим. Он дышал так тяжело, как будто всю дорогу бежал.
— Что случилось, Джим?
— Это посыльный, это точно посыльный! Чарлз поднялся с колен и подошел к Джиму.
— О чем ты говоришь? — требовательно спросил он.
— Картины! Из подвала! Их украл сегодня утром посыльный!
— Я ничего не понимаю! Элли оцепенела.
— Да посыльный, который принес продукты с рынка. Ханна, как всегда, попросила его отнести все на кухню. А теперь прекрасные картины Элли пропали! Барнард велел мне бежать и рассказать об этом вам.
— Черт! — выругался Чарлз. — Там еще были картины? — Он повернулся к Джиму: — А ты где был? Стоял, как всегда, разинув рот?
Джим испуганно отпрянул.
— Не ругай Джима, Чарлз. Это моя вина.
— Господи, вот устроила всем нам веселую жизнь! — хватаясь за голову, в сердцах воскликнул Чарлз. — Надо обо всем рассказать отцу. Ну и разозлиться же он!
Элли хотелось крикнуть мужу, что пора улаживать свои дела самому, а не бегать по всякому поводу к папочке за советом .Да разве сейчас это играло какую-нибудь роль? «Глупо надеяться, что взрослый человек вдруг изменится», — подумала она и вновь окунулась в туман спасительного забвения.
Все последующие дни Элли хранила молчание, и только когда маленький Джонас приходил к ней, шептала ему что-то на ухо, крепко прижимая к себе.
По распоряжению Чарлза ее несколько раз осматривал врач, но Элли не знала, сочли ее безумной или нет. Ей было все равно. Она вдруг разучилась думать.
Николас все рассказал.
Эта мысль безостановочно крутилась у нее в голове, и для других мыслей места не оставалось. Перед глазами стояло перекошенное от злобы лицо Николаса. «Да вы никак рассердились на меня, М. М. Джей? Или вы предпочитаете называться мисс Джей?» Время шло. В дом зачастил свекор, спорил с сыном, громко кричал о чести семьи, об отмененных выгодных контрактах, о подорванной репутации, приобретенной с таким трудом. Все это проходило мимо Элли.
Через неделю после газетной публикации к ней привели семейного адвоката. Он попытался растолковать, что от нее хотят. Но Элли никак не удавалось понять, о чем он, собственно, идет речь. В конце концов адвокат сдался и ушел, оставив на столе пухлую кипу документов. На следующее утро слуги уложили вещи Элли.
Чарлз так и не вышел попрощаться. Она не обиделась, потому что знала, как ему сейчас больно и тяжело. Рвал и метал в основном его отец. Он и настоял на разводе. Руперт Монро был одержим страхом потерять завоеванное положение в обществе. В его понимании Элли покрыла позором их имя.
Стыд жег ей душу. Разведенная. Еще одно доказательство, что она достойная дочь своего отца. Какую глупость она сделала, позволив Барнарду уговорить себя на эту выставку. Но Элли знала, что это неправда. Ей хотелось этой выставки, руки так и тянулись к чистому холсту. Самым постыдным во всей этой истории было ее желание показать людям свои картины. И она не устояла.
Элли покрепче взяла Джонаса за руку и остановила проезжающий мимо экипаж. На пороге дома стояла одна лишь мисс Хобарт, няня Джонаса, и, утирая слезы, махала рукой на прощание. Когда они подъехали к дому на Шестнадцатой улице, в дверях их уже ждали Ханна и Барнард.
— Могу поклясться, что тебя выставил вон его папаша, — заявила Ханна, подхватывая на руки Джонаса.
— И не без основания, — равнодушно ответила Элли.
— В семье надо держаться друг за друга, вот что я тебе скажу.
— В семье не надо обманывать.
— И ты еще их защищаешь! — поджала губы Ханна.
— А почему бы нет? Они ничего не сделали. Во всем виновата я.
Барнард все это время стоял у камина и молча слушал. Выглядел он постаревшим и несчастным.
— Прости меня, — прошептал он.
— Не надо, Барнард. Ты ни в чем не виноват.
— Как не виноват? Я же заварил всю эту кашу!
— Барнард, я взрослая женщина. Могла и не соглашаться.
— Все равно это я начал, когда в первый раз без твоего разрешения отнес картину в галерею.
— Послушай, мы оба прекрасно знаем, что причина совсем в другом.
— Боже мой, Элли, — только и смог вымолвить старик.
Но Элли уже не слушала. Она поднималась по лестнице на четвертый этаж, в комнату, которую почему-то все это время оставляла за собой. «Может быть, я подспудно знала, что вернусь?» — подумала она, усаживаясь в кресло перед окном. Элли решила обмануть судьбу, когда, родив ребенка от одного мужчины, вышла замуж за другого. Вот небеса и поспешили уравновесить чаши весов.
Дни шли однообразной чередой. Озабоченность легла на лица обитателей дома на Шестнадцатой улице. Три года Чарлз содержал Элли, а она содержала остальных. Барнард знал, что все деньги, вырученные за ее шляпный магазин, Чарлз забрал себе и вложил в ценные бумаги, правда, почему-то не на имя своей жены. Когда он сказал ей об этом, Элли была слишком благодарна Чарлзу за все и просто махнула на это рукой.
Теперь, когда денег не стало, Барнард понял, что вести хозяйство надо по-другому. Не откладывая дела в долгий ящик, он подрядился в бакалейную лавку развозить заказы. Джим начал приторговывать поношенными вещами, а Ханна посвятила себя Джонасу. Элли вела дом.