Голограмма. Второе нововведение этого прекрасного района. В различные выпирающие на улице объекты, будь то водосточные люки или бордюры, встроены камеры, проицирующее изображение в 3D. Благодаря им вы можете переживать самые эмоциональные моменты с вашими киногероями – например, стоять вместе с Джеком и Розой на носу Титаника задолго до того, как он затонет, и наслаждаться солнцем, растворяющимся в морской глубине на ближайшей шестнадцатиэтажке. Или же идти рядом с вашим другом, болтая о том о сем и делая вид, что он не находится в десятках, а то и тысячах километрах от вас. И хотя обычно я в восторге от этой фишки, сейчас я ее ненавижу. Ведь передо мной сейчас не фильм, и даже не друг.
Передо мной стоит мой отец.
Он пытается что-то сказать, но я, не дав ему возможности издать звук, бегу вперед. Однако чем быстрее я бегу, тем чаще я вижу своего отца. Вот он появился рядом с цветочной клумбой. А вот он стоит у перекрестка. Я завернул в ближайший закоулок, но и там он ждал меня, перегородив дорогу прямо посередине. Я развернулся обратно и настолько быстро, насколько мог, бегу назад. Сафари на домах уже давно пропало. Вместо этого я вижу небо. Небо, на котором сгущаются тучи.
…
Я не знаю, сколько времени я уже бегаю. Вряд ли долго. Я далеко не спортсмен, и в моих почти 100 килограммах крайне мало мышц. Фуф, все….больше не могу. Так на чем я…а, черт!
Стоило мне остановиться, как отец вновь возникает передо мной. И, пожалуй, впервые с детства я чувствуют себя беспомощным. Больше всего в жизни мне просто хочется заплакать. Хотя бы для того, чтобы размыть его грустное лицо, его маску из боли. Но по какой-то причине я не могу выдавить даже слизинку.
– Сынок, – только и произносит он. Его правая рука слегка дергается, но не двигается с места. Возможно, он хотел протянуть ее ко мне, но усилием воли остановил этот позыв.
Я не отвечаю. Лишь молча смотрю, жадно забирая ртом воздух, которого почему-то стало неожиданно мало.
– Родной мой, – продолжает отец. Я стараюсь не слушать, но вопреки всем моим усилиям все же слышу его слова. – Мы так давно не говорили. Я знаю, ты столько пережил. И я…я не был рядом, чтобы поддержать тебя. Чтобы сказать тебе, какой ты сильный. Умный. Сказать, что я всегда верил в тебя. И буду верить. Что я горжусь тем, чего ты достиг, вне зависимости от того, что это и в какой области. Что…
– Так почему не сказал? – не выдерживаю я, наконец восстановив дыхание. И тут же продолжаю, не давая возможности ответить. – А я скажу тебе, почему! Потому что тебя НИКОГДА. НЕ БЫЛО. РЯДОМ!
На этих словах я быстрым шагом прохожу прямо сквозь голограмму, не давая своему отцу опомниться.
– Сынок, постой! – окликает меня отец. Но я не разворачиваюсь и уверенно иду вперед.
– Я лишь хочу…, – и снова я прохожу сквозь него. Тем временем, все вокруг неожиданно стало…даже не серым. Черным.
Ах да, со всеми этими событиями я совсем забыл закончить рассказ о новшествах. Третьим, и завершающим мазком Изумрудного города, стали дроны. Они тысячами парят в небе, окрашивая его в те тона, которые вы хотели бы видеть. Если вы радуетесь новому дню, то видите яркое солнце без малейшего намека на облачко. Если вас только что бросили, то романтичный дождь вам в помощь. Мечтаете о чем-то неизведанном? Не проблема – в следующию же секунды перед вами предстанет прекрасный фиолетово-оранжевый закат с тремя лунами разных размеров. А вот сейчас небо, под стать моему настроению, окрасилось в траур.
– Я знаю, тебе не легко…
– Но я же изви…
– Что еще ты хочешь услыша…
До меня долетают обрывки фраз, но я изо всех сил стараюсь не слушать. Я иду вперед, не зная, куда именно я иду. В надежде, что рано или поздно ему надоест. Что рано или поздно это прекратится. Но всего лишь одна фраза вынуждает меня остановиться. Потому что я не могу больше терпеть этого вранья.
– Я просто люблю тебя, сын! – прокричала очередная версия отца.
– НЕПРАВДА! – кричу я в ответ изо всех сил, что остались у меня. – Ты никогда меня не любил! НИКОГДА! СЛЫШИШЬ? И не смей говорить мне этого сейчас.
– Но я…
– НЕТ! Даже не пытайся! Все эти красивые слова, такие правильные, такие смазливые…ты всерьез считаешь, что этого достаточно? – сказал я, и незаметно для самого себя приблизился к голограмме отца.