Юноша слабо улыбнулся.
— Почитаю. А сейчас идите, гуляйте, только комнаты ни шагу, ладно? Дождитесь кого-нибудь из служанок.
— Ладно.
Гирем потрепал детей по голове, и собрался было идти дальше, как внезапно замер.
— Если вдруг придёт Шейла и позовёт гулять — прикажите ей позвать с собой Хэка. Если она откажется, то ведите себя хорошо. Понятно?
Дети удивлённо кивнули.
Джаркат с сочным хрустом откусил кусок от жёлтой груши, а другой рукой извлек из мешка очередной свиток пергамента. Положив его на стол, задумчиво посмотрел перед собой в другой конец обеденного зала.
— Итак, со вчерашнего дня не вернулся никто из следопытов. Просить помощи у девоны глупо, поэтому пора прибегнуть к моей магии. Слово Поиска определит местоположение твоего отца. Для этого нужен какой-нибудь предмет, которого он касался, ну и, собственно, восемь кристаллов.
Гирем молча положил на стол прозрачные камни.
— Вот это мне нравится, — Джаркат отложил грушу в сторону, разгладил пергамент и аккуратно разложил на нём кристаллы, так, что они образовали собой окружность. — Фокус у нас есть. Давай предмет, которого касался дивайн.
Гирем протянул ему костяной гребень. Джаркат хмыкнул.
— Я представил, как он расчёсывается перед зеркалом.
— Дурное влияние дивайна Кархария, — усмехнулся Гирем.
— Они близко знакомы?
— Да, ещё до событий в Треаттисе. Потом они повздорили, разумеется.
— Не очень разумно ссорится с Теургом, — заметил историк и достал рефрактор.
На рукоятке щёлкнул предохранитель, и кристалл-фокусатор вспыхнул нежным охристым светом. Гирем прищурился.
Джаркат коснулся жезлом гребня и затем ткнул фокусатором в центр окружности, образованной кристаллами сциллитума. Свет вокруг него замигал, постепенно ускоряя темп. На пергаменте начали проступать чёрные линии, мало-помалу складываясь в план местности. Появился Герран, окрестные поля и река, а затем и лес. Неподалёку от его границ, но всё ещё в пределах, мерцала алая точка.
— Отец? — спросил Гирем.
Джаркат кивнул и протянул ему исчерченный пергамент.
— Спасибо. Я покажу его начальнику стражи.
— Покажи.
Когда Гирем побежал к выходу, держа в руке карту, губы историка насмешливо изогнулись. Он сгрёб ладонью кристаллы сциллитума и положил их в мешок.
Вручив карту мрачного вида артарианцу, Гирем спустился в подвальные помещения крепости, где находилась темница. Здесь пахло сырой землёй. Пламя факелов разгоняло тьму, играя бликами на пластинчатых доспехах солдат.
Возле темницы, в которую заключили Элли, стояло несколько арбалетчиков, держа наготове взведённое оружие, приставленное к зазорам в стене. В случае любого странного движения девоны они должны были спускать курки.
— Всё спокойно? — Гирем встал возле двери в камеру.
— Да, дивайн. Она замерла как ледяная глыба. Ни одного движения.
— Хорошо. Я сейчас войду. Стреляйте только в том случае, если я подам знак. И постарайтесь не зацепить меня, ладно?
— Хорошо.
Кивнув, юноша отпер дверь, вошёл в камеру и сел на колючую солому напротив Элли.
Спрашивать «ты как?» было глупо — женщина имела безразличный и усталый вид. Длинные светлые волосы спутались, на лбу красовался кровоподтёк — место, куда в горячке короткой рукопашной угодил жезл Джарката.
— С твоим ребёнком всё в порядке, — произнёс Гирем. — Хорошо, что вы позволили Хэку провести над ним обряд экзоркуции после родов.
— Спасибо, Гирем.
— Не нужно меня благодарить, — вскинулся тот.
«Сейчас размякать нельзя. Элли водила нас за нос десять лет. Эта женщина сама демон хитрости».
— Расскажи мне, как ты стала девоной.
И Элли рассказала всё. О том, как её мать по какой-то причине не сообщила служителям Триединой Церкви, что девочка может призывать чертей и вызывать потопы. О том, как прятала её, и о том, как обучала её травничеству, созданию ядов и лекарств.
— А что же демон?
— Он проявлял себя время от времени. К счастью, ничего серьёзного не случалось.
Гирем с сомнением посмотрел на женщину. С ним сейчас мог разговаривать сам демон, и, разумеется, бессовестно лгать.
— Потом я встретила Сиверта. Мне было его жалко, и мало-помалу я прониклась к нему симпатией. А потом и вовсе полюбила. Свою одержимость я не проявляла, так что соседи и ваша семья ничего не заподозрили. До недавнего времени….
Немного поколебавшись, Гирем задал самый важный вопрос.
— Может быть, тебя кто-то подставил?
Элли удивлённо посмотрела на него.
— Я не знаю. У нас не было врагов.
Гирем озадаченно провёл рукой по короткой бороде.
— Ты пытаешься меня оправдать? — Элли не шелохнулась. — Это… странно. Особенно учитывая то, что я сделала тогда…
«Она всё же решилась затронуть эту тему».
— Признаюсь честно, в глубине сердца я до сих пор не хочу прощать тебя за то, что ты тогда сделала…. Я понимаю, что это была случайность, но… это тяжело.
Элли спрятала лицо в бледных ладонях. Так они просидели несколько минут, в неловком молчании. Гирем вздохнул.
— Но в десять лет я помогал тебе пропалывать грядки катрейла, а год назад помогал Хэку и Сиверту принимать твои роды. Мне тяжело сходу поверить в твою вину, как бы я не старался убедить себя. Это непросто — с одной стороны желать твоей смерти, а с другой — знать, что ты, вероятно, её не заслуживаешь.
Элли слабо улыбнулась.
— В другой ситуации я была бы рада твоим словам. Но девонам пощады нет. Нас сжигали на протяжении многих столетий. Так будет и в этот раз. Крестьяне ещё не стоят с вилами под стенами Ректагеррана, требуя мою голову?
— Они бы стояли, если бы не мы с Джаркатом, — признался юноша. — И да, ты права — вне зависимости от твоей причастности к этим преступлениям, ты остаёшься Одержимой.
Элли склонила голову. Гирем бороздил взглядом участок стены над ней.
— Так Сиверт знал или нет?
— Нет, — быстро ответила женщина. — Я уже говорила это, и буду говорить всегда.
Юноша устало потёр переносицу, сдерживая закипавший гнев.
— Тогда почему он побежал убирать трупы в ваш дом?
— Я ему внушила.
Гирем запрокинул голову и испустил болезненный стон.
«Ничего нового».
Юноша встал.
— Тебя сожгут этим вечером.
Элли ничего не ответила, лишь закрыла глаза. Гирем уронил взгляд на мешок в своих руках руках. Покопавшись в нём, достал портрет Сиверта и протянул его женщине. Та приняла кусок пергамента.
— Я не пущу его наблюдать за казнью, — сипло произнёс Гирем.
— Я понимаю. Спасибо.
Он протянул руку к дверной ручке.
— Гири.
— Что?
— Скажи Сиверту, что я всегда буду его любить.
Гирем помедлил с ответом.
— Скажу.
Он вышел в коридор и обернулся в последний раз.
— Я не хотел, что бы всё получилось именно так, Элли. Прощай.
Дверь со скрипом закрылась, и из-за неё не донеслось ни звука.
Сиверта заперли и охраняли на втором этаже, в их с Элли собственной комнате. Подойдя к двери, Гирем кивнул солдатам и коснулся дверной ручки. Стиснув зубы и вперившись сумрачным взглядом в пол, постоял так некоторое время.
«Я не могу…».
Потом он опустил руку, развернулся и ушёл.
К вечеру жители Геррана сложили на месте сожжённого поля большой костёр со столбом в центре. Ступая по настилу из тёплого чёрно-белого пепла, Элли не обращала внимания ни на оскорбления толпы, собравшейся поглазеть на казнь, ни на холодную сталь клинков, приставленных к горлу солдатами. Руки ей не освободили. Гирем шёл позади, держа наготове свой рефрактор, который назывался Вишнёвые оковы.
Вот и костёр. Кругом толпился народ. На мгновение Гирема оглушили улюлюканье, свист и брань, адресованные Одержимой. Слева от него стоял Хэк. Справа находился Джаркат. Лицо приезжего историка, зачастую весьма лукавое, на сей раз выражало учтивую скорбь. Юноша прислушался к себе. Было ли ему жаль девону? Или она заслужила насмешки и смерть?