— Другой мальчик, оказавшийся тогда со мной, — сообщил Сикотепек, — был Атоксотль, ставший отважным стражником, другие же, тоже прекрасные воины, погибли от рук Альварадо, когда он остался командовать в Мехико, поскольку Кортес отправился в поход на Нарваэса. Альварадо тогда устроил резню и убил наших лучших людей, приняв наш великий праздник за начало военных действий, — мрачно добавил он, охваченный печальными воспоминаниями.
Я сделал неловкую попытку оправдать поступок Альварадо.
— Христианам трудно усмотреть разницу между праздничными церемониями, принятыми у мешиков, и настоящей войной, — тихонько пробормотал я, но Сикотепек не удостоил меня вниманием.
— Поскольку благодаря нам пошел долгожданный дождь, от которого зависит, родит ли земля хороший урожай, — продолжал он, устремив взор куда-то вдаль, за горизонт, — мы четверо обрели благословение вод и никогда не могли бы захлебнуться, ибо наши головы всегда оставались бы над водой.
Я весьма удивился этим словам, так как было непонятно, чем же тогда объяснить сильный страх, который Сикотепек испытал во время шторма, если он впрямь свято верил речениям своих жрецов. Впрочем, быть может, он боялся не моря, а того, что его пронзит молния. Так или иначе, я решил не указывать ему на это противоречие, чтобы не задеть его чувства.
Индеец рассказал мне эту историю так, как узнал ее со слов своих родителей, ибо в столь нежном возрасте сам он не мог помнить об этом происшествии. Однако рассказ о нем запечатлелся в его душе, и он до сих пор убежден, что от смерти его спасло лишь вмешательство богов, а потому хранит нерушимую верность Тецкатепуке и Уйчилобосу.
Я воспользовался случаем, чтобы еще раз указать ему на кровожадный нрав его идолов, которые вовсе не добрые боги, но настоящие бесы, желающие смерти и мучений для всех людей. Хотя Сикотепек и выслушал меня со вниманием, но не изменил своих убеждений, пообещав мне, однако, что причислит к своему пантеону Деву Марию и Младенца Иисуса, поскольку ни Тецкатепука, ни Уйчилобос не имеют ничего против этого.
Я также рассказал ему об обычаях христиан и о том, что он увидит в Португалии и в прочих цивилизованных странах, чтобы все это не застало его врасплох, и он слушал меня с великим вниманием. Он снова заинтересовался тем, что, оказывается, есть несколько христианских королевств, и я опять объяснил ему это на примере мешиков, тласкальтеков и мичоаканцев, у которых тоже разные обычаи, хотя они чтут одних и тех же богов. Подобно сему Испания, Португалия, Франция и Англия, веруя во единого Бога, составляют тем не менее разные государства, и в каждом свой язык, и они могут воевать друг с другом, так же как туземные королевства воюют между собой в Новой Испании.
Проводя время в таких беседах, мы без приключений подошли к острову Терсейра, и было это в седьмой день месяца июня того же самого года.
Глава XXXI,
в которой рассказывается о нашем прибытии на остров Терсейра, о том, как мы отыскали Себастьяна Домингуша, который должен был отправить нас в Лиссабон, и о том, что происходило до нашего отъезда с Азорских островов
Наша флотилия, двигавшаяся стройно и дружно, прибыла на остров Терсейра в полдень. Адмирал похода Хуан де Бургос не позволил ни одному из кораблей войти в гавань: заходить в португальские порты было запрещено, чтобы не лишиться золота и прочего ценного груза, так что вода и провиант подвозились к судам на шлюпках.
Благородным господам было разрешено сойти на берег, для чего с пристани прислали небольшой бот. Сикотепек в качестве слуги сопровождал меня, взяв лишь самую малую ручную кладь.
В гавани мы спросили, как разыскать Себастьяна Домингуша, португальского чиновника, доверенное лицо Кортеса. Нам указали, в какой стороне он живет, и заверили, что найти дом чиновника не сложно: на этом острове так мало жителей, что просто нельзя заблудиться. И действительно, очень скоро мы уже оказались на месте. Было обеденное время, и Себастьян Домингуш, которому подали наши рекомендательные письма, весьма учтиво встретил нас, провел в обеденную залу и усадил с собой за стол.
Должно быть, дон Эрнан очень доверял этому португальцу, и в своем письме он открыл ему гораздо больше, чем тем людям, с которыми мы имели дело до сих пор. Потому Домингуш отнесся к Сикотепеку не как к слуге, но как к великому касику, хотя на самом деле, мне кажется, происхождение Сикотепека было более скромным.
Во все время обеда мы лишь слегка коснулись цели нашей поездки; я и Сикотепек рассказывали о Новой Испании, а дон Себастьян поведал нам о достопримечательностях Португалии, так что беседа была любезной и приятной. Лишь в самом конце встречи, уже когда слуги принялись менять скатерти, португалец сказал несколько слов о нашем деле, но совсем немного: поручение это было для него неожиданным и ему нужно было обдумать, как лучше приступить к выполнению хитроумного плана. Он предложил нам свое гостеприимство, чтобы мы поменьше привлекали внимание посторонних, разгуливая по острову, и представил нас своей супруге сеньоре Марии де Тавира, после чего, распрощавшись с нами, отправился в гавань забрать наш скромный багаж. Его жена, которая не говорила по-испански, помогла нам разместиться в просторной комнате наверху и, попрощавшись, покинула нас. Больше мы ее не видели во все те пять дней, что пробыли в этом доме. Мы также мало общались с самим Домингушем, в основном он появлялся к обеду, на который неизменно приглашал нас со всем радушием.
Эти дни мы провели вдвоем с Сикотепеком в предоставленных нам покоях, которые по своему внешнему виду скорее походили на амбар, нежели на гостевую комнату, хотя разместились мы со всеми удобствами и ни в чем не терпели нужды. Служанка приносила нам все необходимое, а Домингуш, встречаясь с нами за богато накрытым столом, рассказывал, как продвигаются наши дела.
Однажды, на третий день нашего пребывания в его доме, он пришел к нам и сообщил, что все нужные бумаги и документы уже готовы и мы можем спокойно отправляться в Португалию, а тяжелый багаж, отправленный Кортесом вслед за нами, он только что получил у адмирала испанской флотилии. И дон Себастьян изложил нам план дальнейших действий.
— В полном соответствии с указаниями Кортеса, — обратился он ко мне, — вы будете выступать под именем Родриго де Морантеша, жителя Терсейры, сына Антонио де Морантеша, мореплавателя из Браги, и доньи Хуаны Вальверде, испанки из Бадахоса.
Появление в деле моей матери-испанки было для меня новостью, и португалец, заметив удивленное выражение моего лица, поспешил объяснить:
— Я решил подыскать вам матушку-испанку на случай, если кто-либо заметит ваш испанский акцент. Во всем остальном мы придерживаемся той истории, которую придумал Кортес, а именно, что монахи-доминиканцы спасли вас при кораблекрушении, позаботились о вас, чтобы, поправив здоровье и по возможности наладив дела, вы вернулись к себе домой в сопровождении туземного слуги.
Домингуш снабдил нас немалым числом свидетельств и документом, которые удостоверяли, что я и в самом деле португалец, по роду занятий — торговец, житель Терсейры, имеющий на этом острове собственный дом, землевладелец и хозяин пары небольших кораблей. Кроме того, он вручил мне несколько чистых листов с печатью Португальского королевства, чтобы я мог распоряжаться этими бумагами по своему усмотрению.
Он договорился, что мы поплывем на «Тринидаде», португальском галеоне, который вместе с другими судами через два дня направлялся в Лиссабон, но предостерег нас, чтобы мы не доверялись никому, кроме капитана, предупрежденного Домингушем о нашей секретной миссии, и чтобы на корабле я ни в коем случае не представлялся жителем Терсейры.
— Остров очень невелик, и многие пассажиры наверняка знают всех или почти всех обитателей Терсейры, так что им нетрудно будет уличить вас во лжи. В огромном городе Лиссабоне гораздо легче вызвать к себе доверие, хотя и в этом случае, друг мой, я призываю вас сохранять благоразумие: никогда не знаешь, кто может встретиться тебе на пути, так что упаси вас Бог начать разыгрывать свою комедию перед каким-нибудь жителем Терсейры: вас тут же выведут на чистую воду.