— Вы не предполагаете, что ваши изделия могут копировать?
— Как? Все украшения будут в единственном экземпляре, а потом, где копиисты возьмут такие камни? Я видел вашу работу, украшения княгини Ливен и графини Орловой, эскизы которых вы разрабатывали — великолепны, а вот ваша оценка своего труда явно занижена.
— Что вы имеете в виду?
— Вы сказали, что эти парюры стоят недорого.
— Да, ведь там стоят аметисты и гранаты.
— Вы ошибочно исходите из общепринятой оценки ювелирных камней, а нужно оценивать изделие в целом, включая и его художественную стоимость. Кстати, вы сами это отмечали в своей лекции на примере двух колец.
— Откуда вам это известно?
— Неважно. Вы прекрасный художник, ваше призвание создавать ювелирные украшения, однако по своей природной скромности вы не можете реально оценить свой труд. Я не говорю, что это плохо, просто каждый должен заниматься своим делом. Ваша задача создать такую ювелирную мастерскую в Европе. Все хозяйственные вопросы будет решать Томас, он же отвечает за огранку камней, на вас ляжет подбор персонала и организация работ, а Анна займется бухгалтерией и учетом.
— Она знает?
— Конечно. Она сама настояла на этом. — Файн достал из ящика стопку потертых тетрадей и положил их на стол. — Здесь собраны мои эскизы, конечно, им далеко до ваших, но может быть какие-то отдельные идеи и решения вам пригодятся.
— Спасибо. — Генрих передвинул тетради к себе. — У меня тоже есть несколько десятков эскизов, да и у дяди можно будет забрать все материалы, поскольку мастерскую он закрыл.
— Прекрасно! Наберется солидный архив, а в дороге будет время его разобрать. Помните одно, уральским самоцветам нет конкурентов в Европе. Ни одна европейская ювелирная компания не имеет такого выбора камней, а значит, не сможет соперничать с нами.
Глава 54. Москва, 17 июля 1798 года (вторник)
Ростопчин тепло встретил, приехавших с Урала гостей. От завтрака Штейнберг и Соколов отказались, а до обеда было еще далеко, поэтому расположились в кабинете, куда подали шампанское и фрукты. Бывший фаворит императора на правах хозяина разлил шампанское по бокалам и предложил тост за счастливое возвращение. После того, как приличия были соблюдены, гости удобно расположились в мягких креслах и Штейнберг приступил к изложению уральской одиссеи, что заняло более двух часов. Все это время Ростопчин внимательно слушал, иногда делая пометки в своей тетради, изредка задавая вопросы, или уточняя детали. Когда Штейнберг в конце своего повествования вскользь упомянул, что директор школы Густав Файн сразу усомнился в подлинности документов, Ростопчин жестом остановил рассказчика.
— Господа, я должен извиниться перед вами за эту мистификацию с «Тайной полицией». Я посчитал, что вам будет удобней и безопасней выполнять свою миссию, имея официальное прикрытие. Проект создания этой организации действительно обсуждался мною с императором, и даже был им поддержан, вот только довести задуманное до логического завершения не получилось по причине моей внезапной отставки. Эти жетоны и удостоверения изготовлены по моему личному заказу.
— Федор, никаких претензий с нашей стороны нет. — Поспешил заверить Ростопчина Соколов. — Твоя, как ты это называешь, мистификация, помогла нам в короткий срок выполнить задание, а жетоны и документы выполнены на очень высоком уровне и не вызвали ни у кого подозрений, ну, разве что у Файна. Этого саксонца вообще трудно обмануть!
— Насколько я понял, никаких реальных фактов, подтверждающих, что изумрудный рудник принадлежит ювелирной школе, у нас на руках нет? — Уточнил Ростопчин.
К удивлению Штейнберга, никакого огорчения в голосе бывшего вельможи он не уловил.
— Это так, Федор Васильевич. — Подтвердил он выводы Ростопчина. — Доказать эту связь практически невозможно. Система настолько продумана, что юридически они неуязвимы. К тому же рудник сейчас закрыт, и найти его будет не просто, зная, как Файн умеет прятать концы в воду.
— Однако вы смогли докопаться до истины. — Ростопчин улыбнулся и отвесил легкий поклон в сторону сидевших напротив друзей. — Это говорит о том, что я еще не потерял хватку и не разучился разбираться в людях.
Штейнберг и Соколов с удивлением посмотрели на Ростопчина.
— Федор, боюсь тут нечему радоваться. — Соколов на правах старого боевого товарища решил, что ему будет проще высказать горькую правду. — Тебе фактически не с чем идти к императору.