– Помогите профессору Сандерсу. – На сцену поднимается ректор и двое незнакомых мне людей, они переворачивают профессора на спину и тянут за руки. – Мисс Фолс, позвоните в «девять-один-один». Необходимо осмотреть его.
Я подбегаю к своему маленькому столу, хватаю телефон и ожидаю, когда поймает сеть сигнал. Ведь мне запрещается его включать, даже на беззвучный, до такой степени наступает на грудь своим доминированием уважаемый человек. Я вожусь с кнопками, когда вижу над моей рукой зависшие пальцы. Человек прикасается ко мне успокаивающим движением, и я медленно поднимаю голову, когда слышу его голос. Спокойный баритон с небольшой хрипотцой объясняет службе, что нужна помощь. Я стою неподвижно, так как его руки все ещё удерживают мои, взгляд ледяных серых глаз пригвоздил меня на месте. Он заканчивает звонок и, как ни в чем не, бывало, продолжает свой внимательный осмотр, особенно его интересует моя шея. Нервно поправляю чокер, который становится слишком тесным.
– Это не ошейник, – не знаю, для чего я оправдываюсь, но слова импульсивно вырываются из меня.
– Не стоит так быстро отвечать на вопрос, который не задали. Вы становитесь слишком уязвимы. – Он отходит от меня в сторону народа, уже толпившегося над барахтающимся куском сала на полу.
– Дура, – произношу я шёпотом. – Набитая идиотка.
Когда в аудиторию заходит медицинский персонал, всех просят удалиться, кроме меня. Я все ещё стою в стороне невидимкой. Мне стоило бы сбежать, но теперь я главный подозреваемый в этом хаосе, ожидающий вердикт. Профессор рыдает о не сбывшейся мечте, ужасной конференции и моих кривых руках. Что ему ужасно неудобно перед всеми собравшимися, в том числе перед деканами других университетов, решивших присоединиться к этому грандиозному событию. А по мне, так никому нет дела до его невнятных слов и не нужных рассказов, под них хорошо спать, а не воспринимать информацию.
Медицинские работники открывают обзор на его белоснежное тело, покрасневшее только в местах, куда попадало солнце, эдакий застарелый пегий загар. Я отворачиваюсь, когда он краснеет ещё сильнее и тычет в меня пальцем. Хочу пройти и сесть на стулья, что предоставлены для гостей в аудитории, но там находится этот высокий мужчина, что подходил ко мне. Одна его нога задвинута за другую, рука подпирает подбородок. Он изучает меня под всю какофонию звуков, кажется, его не сбивают мельтешащие люди. Представляю его мнение обо мне: идиотка, которая испортила пафосный выход зажравшегося хряка-профессора. Опускаю голову ещё ниже, когда в дверь врывается жена профессора и кричит не своим голосом. Полная женщина обрушивается на него всем телом, рыдает на груди так, словно он при смерти. Хотя, на самом деле, мужчине просто трудно подняться из положения сидя с пола. Суровая правда жизни в том, что ему мешает мешок, который он вырастил на своём теле. Я закусываю губу, чтобы не рассмеяться, когда четыре человека тянут его за руки и жена толкает в спину. Так и хочется крикнуть: «Подождите! Я сейчас вызову подъёмный кран или домкрат для большегруза!» Но, естественно, я молчу. Профессорская свита заглядывает в яму с камнем, так, словно сейчас им понадобится ещё и «экскалибур» оттуда вытащить, машут руками в стороны, видимо, решают оставить, как есть.
Неожиданно меня толкают в локоть, я оборачиваюсь, чтобы столкнуться нос к носу с женой профессора.
– Ты бесстыжая оборванка, он единственный взял тебя к себе. И вот чем ты отплатила, – она шипит тихо, но очень чётко, я разбираю каждое её слово. – Влиятельные профессора никогда не возьмут такую убогую, обучать тебя бесполезно.
Она задирает нос к верху, её продолговатые крупные ноздри расширяются, вижу каждую волосинку, находящуюся там. Без выбора высказаться, я отхожу немного в сторону и продолжаю молчать. Четверо медиков поднимают профессора на носилки и несут в мою сторону, представляю, как им тяжело, учитывая, как побледнели их лица.
– Мисс Фолс, наклонитесь. – Сандерс хватает меня за руку и сжимает до хруста, принуждает зависнуть над ним под кряхтение парамедиков. – Изворачивайся, змея, больше ты хлеба даже себе не купишь без позволения. Ты сама меня вынудила, – зловещий шёпот переходит в безобразный кашель, и затем уже елейным голосом он произносит. – Я тебя прощаю, девочка моя, за все.