Лев Кассиль
ИЗУСТНЫЙ ПЕРИОД В Г. ПОКРОВСКЕ
Из материалов к книге «Кондуит»
Покровск на Волге — столица. Главный город Республики немцев Поволжья. Это из географии. К сведению.
Вывески двойные — немецко-русские. Язык тройной. Вроде одеколона. Украинский, русский, немецкий.
Интересный городок. Летом пыль — жуть. А это было зимой. В 1927 году. Снег был до окон, до крыш, до безобразия.
У Халтурина — это значит в клубе им. Ст. Халтурина. Клуб совторгслужащих. Раньше назывался приказчичий. Когда переименовали, все думали, что будет вроде ресторана-кабаре. Халтурный клуб.
Клуб — культурный центр города. Напротив маленькая электростанция. Сидишь в клубе, и кажется, будто на пароходе. Гул и трясение. И весь переулок в гуле. На дощечке написано, что переулок Театральный. А на самом деле это «Брешка» или «Брехаловка». Как хотите.
На Брешке два кино. Один «имени Карла Маркс» («а» не уместилось). Вечерами по Брешке гуляние. Вся Брешка — два квартала. Девушки идут посередине. Плывут, медленно колыхаясь. Как плывут арбузные корки у волжских пристаней. А по бокам шпалерами стоят парни. Парни щелкают подсолнухи и «причепляются». Весь переулок черный от семячной шелухи. Семячки там называют «покровским разговором». Клуб стоит против Брешки. Перед клубом снег опален светом электростанции. Электростанция маленькая, длинношеяя. С длиннущей железной трубой. Похожа на жирафу. На трубе сверху нашлепка. Из-под нашлепки дым.
В клубе нет ничего от Брехаловки. Там, в клубе, библиотечка, журналы первой свежести, чистота, хоркружок и «просьба вытирать ноги». В клуб меня пригласил знакомый врач. Его называют «санитарно-поэтический доктор». Он «санпрос» и пишет стихи.
Библиотекарша — интеллигентная, в шляпке и валенках — сказала мне: «Приходите к нам завтра. У нас вот тоже кружок есть. Литературный». И смутилась.
Стыдное это слово — литература. Скажет человек, а самому совестно станет.
Кружок по составу оказался такой. Анкеты я не проводил. А так, на глаз. Служащие девицы. Нарсудья. Врач. Учительницы. (И одна даже тетка Пильняка.) Жена одного врача с подругой. (Ко мне обращалась — не товарищ, не гражданин, а «мусью».) Безрукий немец, страстный шахматист и футболист. (Фигуры двигает зубами. В футбол гарантирован от «хенца».) Поэт-красноармеец, поэт-бухгалтер, местный драматург, автор многих пьес на украинском языке. Потом один из Наркомзема, кажется, спец по вопросам природы искусства. Как оно, что и кому. Втихомолку пишет повесть для «Красной нови». (Жена выболтала.) Председатель кружка — служащий Наркомфина местного. Редактор стенгазеты. Человек хороший, серьезный, вдумчивый, читающий. Тоже стихами страдает.
Сначала председатель читал свои стихи. Что-то об утре в лагере. Я держался критиком, курил трубку. Стихи были слабые, мученные, как замытая акварель. И рифмы старенькие, глагольные (идут-ведут). Указал на это. А для сравнения — рифму Маяковского. Автор стал спорить. Красноармеец тоже. «Мы, говорит, — не футуристы. Одна непонятность будет». А искусствовед из Наркомзема, злоедущий парень, говорит: «Белинский сказал то да се (это он, оказалось, всегда от Белинского танцует), а вот почему Маяковский совсем непонятен? А?» (Все обрадовались: уели москвича.)
— А вы читали его? — спрашиваю.
— Пробовали и ни черта не понимаем. Что это за поэт, который непонятный? Белинский сказал…
— Да вы, — говорю, — просто не привыкли к его форме. Читать его не научились…
На это просто все обиделись. И эпидемически-поэтический доктор, и нарсудья, и учительницы.
— Славу богу, грамотные!
— Мудрить нечего, вот что.
— Белинский сказал…
— Позвольте, я вам что-нибудь прочту из Маяковского?
Снисходительно согласились.
Комната была небольшая. Голос у меня не комнатный. «Синеблузый» голос. До Маяковского далеко. До волжских водоливов ближе. А они, как известно, с баржи на баржу в половодье выражаются. Без натуги. Вполголоса.
Прочел я «Левый марш» Маяковского. Много раз слышал и усвоил, сколько мог, его манеру.
Возбужденные глаза, и слышно, как электростанция гудит. Кончил. У безрукого немца движение… зааплодировать ногами. И вдруг все сразу заговорили смущенно и восторженно:
— Да, это, действительно, другое дело.
— Замечательно!
— Силища какая!
— Вы нарочно понятное выбрали!
— Прочтите еще!
— Еще! Еще!
Но кто-то вспомнил, что «Левый марш» в кружке читали и «не поняли».
Прочел им «Необычайное происшествие», «В Гаванне все разграничено четко» и многое другое.