Глава 36
Возвращались почти седьмицу, неспешно, чтобы не растрясти раненых. Только на пятый день, когда Ревяк начал жаловаться на чешущуюся спину, поняли, что мясо срослось, и пустили коней побыстрей. Микулка, скоро забыл, что получил по голове, лишь изредка морщился, и прижимал руку к ребрам, когда конь оступался в кротовьих норках. Извек, как и подобает матерым воям, оклимался быстрее всех. Глаз не сводил с обретенной русалки, удивляя всех сиянием счастливых глаз. Казалось само присутствие Лельки лечило лучше, чем десяток знахарей. На привалах Лелька не отходила от Дарьки, вместе с ней готовила еду, обихаживала раненых, на лету схватывая все, чему не научилась в русалочьем племени. Внучка волхва, поначалу удивлялась наивным вопросам, но терпеливо, как младшей сестре, объясняла и показывала все, что нужно. На третий день обеих было не разлить водой. Лишь изредка Лелька замечала грустный взгляд подружки. Догадавшись, что всему причиной остриженная голова Дарьки, улыбнулась, шепнула что-то ей на ушко и, встретив недоверчивый взгляд, уверенно кивнула. Через день Микишка с удивлением заметил, что Дарькины волосы прибавили около вершка длины. Услыхав объяснение, с уважением покосился на избранницу Сотника, в глазах блеснула радость и благодарность. У русалки оказались иные, неведомые людскому племени, знания и теперь большую часть свободного времени девчонки шушукались в сторонке, обмениваясь секретами волшбы.
В полдень шестого дня, дорога перевалила древний курган и свернула к излучине Лебеди. Под копытами коней пылила родная земля, а вокруг расстилались до боли знакомые просторы. Впереди всех, подбоченясь, гордо восседал Попович. Глядел перед собой по-хозяйски, будто воевода, ведущий домой победоносное войско. За ним, бок о бок, ехали Микишка с Дарькой, Ревяк и Сотник с Лелькой. Певец, перетянутый тугой повязкой, опирался локтем о притороченные к седлу связки сабель. Прикрыв глаза, негромко напевал, радуя обе пары и едущих следом Радивоя и Микулку. В стороне, под присмотром Велигоя и двух молодых дружинников, пылил степняцкий табун. Мокша с Эрзей чуть подотстали. Как подобает почтенным воям, возвращались позади всех. Эрзя задумчиво крутил на пальце сивый ус, с интересом поглядывал на Извека с Лелькой, косился на друга. Балагур довольный жизнью, отечески оглядывал отряд, любовался простирающимися вокруг родными далями, умиротворенно щурился, как кот, слопавший полкрынки сметаны. Заметив взгляды Эрзи, удивленно крякнул. - Ты почто насупился. Тут, вишь, чудеса сплошные, а ты все косорылишься, как мудрец над куриным яйцом. Радоваться надо. Глянь вон на Вешу, сидит не дышит над своим чудом... - Лелька то? Почему ж чудо? - перебил Эрзя нарочито безразлично. - Девка как девка. Хороша конечно, ничего не скажешь, да только чуда - никакого. Русалка, она и в Искоростене русалка. - Не-е, - протянул балагур со знающим видом. - Наши русалки лучше искоростеневых. Наши и в грудях покруглей и бедром поглаже. Да и на личико краше! Эрзя задумчиво кивал, то ли своим мыслям, то ли соглашаясь со словами друга. Поймав языком кончик уса, куснул, выплюнул, почесал щетинистый подбородок. - Нечто мне лешачиху какую за себя взять? - в раздумьи пробормотал он. От это будет чудо! Либо кикиморку... - Женишок! - хохотнул Мокша. - Да ты их видал, хоть раз? Хоть глазком? Они ж страшные, как моя жизнь! Водяной рядом с ними писанный красавец. Хотя, говорят, и от водяного жуть берет. Эрзя зевнул, пожал плечами. - Ну, тады ладно. Не буду и смотреть. - Нет, отчего же? - оживился балагур. - Поглядеть, оно завсегда полезно. Говорят, ежели с вечера, в омут бочонок хмельного меду бросить, то он наутро опохмеляться выплывет. Тут и погуторите, и насмотритесь: ты на него, он на тебя. Только ты тоже хлебни для храбрости, чтобы не испужаться... - Ага, - проворчал Эрзя в полудреме. - Еще не известно, кто больше испужается, я его похмельного, или он меня хмельного... Ревяк тем временем умолк. Затаив дыхание смотрел на облака, что неуловимо меняли форму, являя собой то медведя, то коня, то морды диковинных зверей. Микулка направил коня к Извеку. Поравнявшись, виновато покосился на Лельку, но любопытство оказалось сильней. - Слушай, Извек, а как ты без оружия со следопытами справился? - Почему без оружия? - удивился Сотник. - У меня нож был. - И что, - оживился Микулка. - С одним ножом на сабли? Сотник отрицательно мотнул головой. - Да нет. Я его как швырнул в дозорного, так больше и не видал. Наверное в песок зарылся, либо в воду отскочил. - Эт как же так? Такой лихой вой, и промазал!? Извек хмыкнул. - Вот уж чего никогда не умел, так это ножи кидать. Топор, еще туда-сюда, а ножи... ножи - не мое. - Никогда бы не подумал. - протянул молодой витязь. - А я думал, ты во всем мастак: от лука до щепки. - Во всем мастаков не бывает. У каждого есть слабое место. Без слабинки только сказочные молодцы бывают, и то не всегда. Да что там молодцы, боги и те с прорехами. - Боги? С прорехами? - не поверил Микулка. - не может быть! Извек улыбнулся, посмотрел в искренне удивленные глаза. - Сам подумай, разве бы Род создал людей, если бы все предыдущее без прорех было? И прочие боги разве бы возились со всем людским, коли сами могли все устроить? А Герои, как бы стали Героями, ежели бы враги без слабинок были? Да и Герои, будь во всем безупречны, кто бы, окромя них, выжил? А так, все идет своим чередом: у самого-самого находится прореха, опосля чего другие пытаются стать лучше. Однако, и на тех бедулек хватает... - Ну тогда и нам нечего за богами гнаться, будем самими собой. Наше дело отвага, доблесть, воинская слава, почет! Чтоб всяк нас боялся, чтоб любую крепость приступом, да чтобы добыча побогаче! Микулка хохотнул, гордо выпятил грудь, но охнул от боли в боку и ухватился за ребра. - Ну, разошелся, - пробормотал Извек еле слышно. - Почет, слава... Он осекся. Вспомнил, как брали на копье Полоцк. Как над рядами пронесся крик воеводы, что князь дает день на разграбление. Как сам, в пылу стадной ярости, вышиб ногой дверь терема и натолкнулся на обреченный отчаянный взгляд, от которого все вдруг почернело, потеряло смысл, опротивело. И как в один миг кончилась для Извека воинская доблесть. Стали бестолковыми и воинское умение, и отвага, и громкие речи о славе... Все еще стоя в дверях, оглянулся. Трезвея, видел, как горят дома, слышал, как верещат насмерть перепуганные дети, в мгновение ока становясь сиротами. Подавшись на улицу, заметил, как трое гридней рвали в клочья одежду на избитой до беспамятства молодухе. Четвертый, тем временем, выволок из дома дряхлого старика и с хрустом перерезал тощую шею... ...Встречный ветер колыхнул Лелькины волосы и запах кувшинок вернул Извека в реальность. Он снова с удовольствием вдохнул полной грудью. До сих пор не верилось, что все позади. В груди счастливо трепыхалось сердце и казалось, что теперь никто и ничто, до самой смерти не разлучит их. Переполняющая душу нежность слепила, как полуденное солнце. Однако, Сотник не видел, что в глазах Лельки все чаще мелькала тревога и страх. С каждым днем все чаще...