Выбрать главу

Двадцать четыре

Табель успеваемости Рода великолепием алых чернил демонстрирует колы и двойки по всем предметам, по прилежанию и поведению. Род не особо или вообще не старается, витает в облаках, разговаривает в классе и на построении, необщителен, поведение плохое, не готовится к урокам, ленится. Он — катастрофа, идеальный пример катастрофы образования. В правом верхнем углу табеля написано, что Рода переводят в следующий класс — только в класс 6А-4. Иисусе, господи, господи Иисусе! Лучше бы на второй год оставили. Класс 6А-4. 6! А! 4! 6А-4 — конец всему. О господи.

Братья Ронго, им, по крайней мере, восемнадцать лет, буйные и чокнутые, может, и все двадцать. Пулсивер, игрок в кости, штудирует одни результаты скачек в «Зеленом листке». Большой Джорджи, каждый день ссытся в штаны. Голландец — пацан, который любит прыгать с крыш. Белок — приятный тихий мальчик, только его лучше не подпускать к маленьким девочкам. Чич со своими грязными книжками. Даже один парень, который пырнул отца ножом. Не говоря о двух малолетних пьяницах.

В записке, читает мать вслух, говорится, что Роду Лучше Посещать Специальный Класс, в нем Учатся Немного Медленнее, и Дети Успевают Усвоить Программу. Записка умалчивает, что братья Ронго станут по очереди выколачивать из него дерьмо, от Большого Джорджи будет вонять, а Белок станет на лестнице задирать юбку школьной дурочке Элис. Разумеется, если Род Будет Хорошо Успевать. Ему. Дадут. Все. Разумеется. Братья Ронго! Боже милосердный!

Бабуля не удивлена. Она всегда знала, что Род с отклонениями, тупой, как отец, ему светит отправиться прямиком в ад, а дорога в ад вымощена благими идеями, которые сгнили подчистую. Мать заявляет, что поговорит с учителем, или с директором, или еще с кем-нибудь, она не хочет, чтобы Род учился в одном классе со всяким сбродом, с уголовниками и дегенератами. Она смотрит в табель и качает головой. Бабуля улыбается, говорит, что Роду на пользу, если его поставят на место, хороший будет ему урок, Род станет настоящим парнем, а не обыкновенным малолетним головорезом, да и вообще, что он о себе возомнил, со своей-то дурной головой? Господи боже, он ведь с трудом кладовку в подвале находит! Наглецу еще повезло, что его из школы не вытурили, как отца, в шестнадцать лет, еще в седьмом классе торчал, вот позор для матери, неряхи безграмотной. Бабуля говорит, что хорошо ее помнит — карга старая, на глазу бельмо, а подбородок, ей-богу, такой острый, хоть засохший сыр режь, вечно пбгом воняет, к шести утра ползала на мессу, а толку-то, мир ее праху. Горькая правда, вздыхает бабуля, в том, что у отца Рода не то чтобы ума палата, а теперь его крошечные мозги совсем развалились от дрянного пойла, и он еле шнурки на ботинках способен завязать, да смилостивится господь над сукиным сыном. Пусть Роду это послужит уроком.

Мать говорит, что Род, наверное, что-то натворил, раз у него такие плохие отметки, за что он получил такие плохие отметки? Она людям в глаза смотреть не сможет, если все узнают, что Рода перевели в класс для умственно отсталых, за что он получил плохие отметки? Род ведь, кажется, говорил, что ему нравится миссис Мел-цер, или он нравится миссис Мелцер? Что-то в этом духе. Род пожимает плечами и смотрит в пол, краснея при мысли о том, сколько часов тратил, пытаясь как можно дальше заглянуть под юбку миссис Мелцер, когда та сидит нога на ногу, и каждая сладостно мучительная минута каждого часа — смертный грех! Мать говорит, что, пожалуй, сходит и с ней поговорит, вот наденет пальто и шляпу и пойдет, просто надо, черт возьми, пойти и поговорить, пускай миссис Мелцер увидит, кто такая мать Рода, что она не из обычных венгеров каких, которые двух слов по-английски связать не могут. Бабуля холодно смеется и говорит, что от разговоров с учительницей-еврейкой ровным счетом никакого проку, эти евреи скупили весь департамент образования на корню, да ради всего святого, школы ведь закрываются на Йонкипер, и кроме того, чтб мать ответит, если нахальная жидовка спросит, как же так, почему мать не проверяла домашние задания, почему не следила, чтобы Род не опаздывал, и почему молчала, когда сын-оболтус приходил домой с отметками за контрольные «20», «16» и «31», даже для черномазого ниггера позор? А? А? Бабуля советует не будить лихо, пусть тупица на своей шкуре почувствует, каково оказаться среди развращенных подонков, подлецов, воров и макаронников, от которых за милю разит чесноком и оливковым маслом. Неожиданно бабуля оборачивается и бьет Рода по носу, течет кровь, а она орет, что пусть он не скалится, как обезьяна, когда бабуля разговаривает. Род прикрывает нос сопливым и заляпанным спермой платком и бубнит, что вообще-то не скалился. Бабуля велит матери держаться подальше от хитрых жидовских учителей, они только и ждут, как бы в суд подать за то, что на них посмотрели косо, — натравят родственничка, стряпчего по темным делишкам, и пиши пропало.