Теперь тучка уже закрывает солнце.
Время 3:35, и мать возвращается домой. Улыбается, волнуется, как девчонка, и немного вспотела. Лицо красивое, губная помада и румяна, мать на каблуках и в рыжеватом пальто с поясом, в лучшем своем пальто. От всего этого бабулю переполняет желчь. Мать говорит, что, может, ее возьмут официанткой в новое кафе на углу, через квартал, называется «Закуски». Она точно узнает на следующей неделе. Мать довольна, она распахивает пальто, под ним — темносиняя шерстяная плиссированная юбка и белая шелковая блузка.
Род в полурасстегнутой рубашке наблюдает, как бабуля оборачивается и впивается взглядом в мать. Он беспомощно представляет себе, как свирепый пес выдирает бабуле кишки через письку. Через пизду! О боже. О боже. О боже.
Бабуля улыбается матери этак насмешливо и говорит, что скорее в аду наступят заморозки, чем мать примут на работу, там полно школьниц-потаскушек, которые готовы работать за гроши, а даже если мать каким-то чудом и получит работу, она не сможет в глаза соседям смотреть в этой убогой форме, через которую срам просвечивает, это отвратительно, одежда для шлюхи, как мать станет в глаза людям смотреть? Бабуля корчит рожу и заявляет, что если говорить начистоту, матери и время-то уделили потому лишь, что она оделась, как проститутка, а этим грязным жирным грекам с их грязными жирными ложками только того и надо.
Задницу ей порви! На клыках пена. Изо рта слюна. Кровь. Время 3:40, тучка черна как смоль, и движется быстрее.
Мать краснеет и кутается в пальто, потрясенная внезапной атакой. Род остолбенел, челюсть отвисла. Горькая доля и безысходность жизни накрывает мать, мать задыхается. Она поворачивается к Роду, и хотя лицо красно от унижения, отважно делает вид, будто бабуля ничего не говорила. Мать спрашивает, Род, кажется, хотел сегодня сходить к центовке, филиппинца Дункана посмотреть, еще не поздно?
Туча раздувается в громадный вал адской турбуленции. Бабулины глаза вспыхивают — вообще-то, довольно красиво. Искрятся. Роду слышится глухой собачий рык, видится кровь на морде — псина перекусывает бабулю ровно пополам.
Бабуля говорит, что Род в приличной школьной рубашке не пойдет ни к какой центовке глазеть ни на какого чертова китаеза! Говорит, что мать сама виновата, не постирала рубашку собственному сыну, и если уж на то пошло, ничего не купила, не прибралась, а вместо этого носилась, как полная дура вдвое моложе себя, в шелковой блузке, небось возомнила себя миллионершей с пятью сотнями долларов, желая поработать официанткой! Ради господа нашего и его мучений, официанткой, выставлять себя напоказ перед хамами, которые грязное думают, перед шпаной, букмекерами и таксистами, которым заняться больше нечем, только всю жизнь кофе пить в кафе на углу, да бабуля жизнью Христа клянется, что, пожалуй, сообщит о матери в комитет по защите детей от жестокости, или как он называется. Бабуля говорит, что Род никуда не пойдет, не говоря о центовке, может, этот мистер Китаез Дункан или как его, какой-нибудь маньяк и извращенец, трется вокруг детей, ей-богу, Род никуда не пойдет — фланелевая рубашка грязная, грязная, и бабуля не позволит неблагодарному ублюдку испортить еще одну из приличных рубашек, что у него остались, он и так губит все, к чему прикасается.
В припадке безумия и ярости Род хватается за воротник и раздирает рубашку почти до подола. Бабуля и мать на него таращатся, в комнате звенит эхо взвизга рвущейся ткани. Род рыдает и орет, что чертова школьная рубашка больше, к чертовой матери, не приличная чертова рубашка, и ему совершенно, к чертовой матери, наплевать!