Женщина посмотрела на него. Он стукнул еще по нескольким, клавишам.
— Что вы делаете? — спросила она.
Томми не ответил. Он стучал по клавишам и не смотрел на нее.
Женщина возвысила голос:
— Я спрашиваю, что вы делаете?
Не переставая печатать, Томми поднял голову.
— Прошу прощения, я не обращал на вас внимания. Что вы сказали?
— Что вы делаете? — повторила она.
— Это записка. Позвольте прочту: «Неужели никто больше не видит, что все они — слуги Сатаны? Мне пришлось очистить мир от их скверны. Я длань Божья. Иначе почему служба безопасности впустила меня в здание с автоматической винтовкой в чемодане? Я бич божий». — Томми смолк и посмотрел на нее. — Пока больше не написал, но закончу, наверное, тем, что извинюсь перед мамой. Что скажете?
Женщина улыбнулась так, словно скрывала боль от метеоризма, и протянула ему конверт.
— Это последняя заработная плата Джоди. Передайте ей от нас привет. А вам лично — приятного дня, молодой человек.
— Вам тоже, — ответил Томми, собрал вещи и вышел из кабинета, насвистывая.
Модная ЮМА показалась Томми подозрительно похожей на промзону: двух-трехэтажные фабричные здания со стальными подъемными дверями и стальными же оконными рамами. На нижних этажах размещались этнические рестораны, подпольные танцклубы, авторемонтные мастерские, попадались и литейные цеха. Томми сбавил шаг у одного: два волосатых мужика в нем заливали бронзу в изложницу.
Художники, подумал Томми. Он никогда раньше не видел настоящего художника, и хотя эти мужики больше смахивали на мотоциклистов, ему захотелось с ними поговорить. Он сделал робкий шажок в мастерскую.
— Здрасте, — сказал он.
Мужики сражались с огромным черпаком — вдвоем держали его за длинную металлическую рукоять асбестовыми варежками. Один посмотрел на Томми.
— Вон! — произнес он.
Томми ответил:
— Ладно, я вижу, ребята, вы тут заняты. Пока. — Он вышел на тротуар и сверился с картой. Где-то здесь они договорились встретиться с агентом по недвижимости. Томми оглядел всю улицу. Никого — лишь на углу в отключке лежал какой-то чувак. Томми уже совсем было собрался растолкать его и спросить, действительно ли это модная ЮМА, как вдруг перед ним с визгом затормозил зеленый джип. Седая женщина за сорок открутила окно.
— Мистер Флад? — уточнила она.
Томми кивнул.
— Алиша Деврис. Давайте я машину поставлю и покажу вам студию.
Заехав колесами на бордюр, она загнала джип на стояночное место, казавшееся дюймов на шесть короче машины, и выпрыгнула наружу, волоча за собой сумочку габаритами с чемодан Томми. На ней были сандалии, дашики и разноцветные гватемальские штаны из хлопка. Волосы там и сям пришпилены китайскими палочками для еды, словно она в любой момент была готова расправиться со срочным воком.
Она посмотрела на чемодан Томми.
— Похоже, вы готовы вселиться хоть сегодня. Сюда.
И она шмыгнула мимо Томми к пожарной двери у литейной мастерской. За ней тянулся ощутимый аромат пачули.
Алиша сказала:
— Этот район — совсем как Сохо двадцать лет назад. Вам еще повезло, что студия сейчас свободна — потом их сделают кооперативными и станут продавать по миллиону долларов.
Она отперла дверь и зашагала по лестнице.
— В этом месте изумительная энергия, — говорила она, не оборачиваясь. — Сама бы с огромным наслаждением здесь жила, но вот рынок сейчас просел, придется продавать свой дом на Тихоокеанских Вершинах.
Томми тащил за нею по ступенькам свой чемодан.
— Пишете маслом, мистер Флад?
— Просто пишу.
— О, писатель! Я и сама пописываю. Хорошо бы как-нибудь на выходных написать себе книжицу, если время будет. Что-нибудь про женское обрезание, наверно. Или про брак. Но какая разница, правда? — Она остановилась на верхней площадке и отомкнула еще одну пожарную дверь. — Вот.
Дверь распахнулась, и Алиша жестом пригласила Томми зайти.
— Приятное пространство для работы и спальня в глубине. Внизу работают два скульптора, а по соседству живет художник. Писатель очень мило завершит здание. Как вы относитесь к женскому обрезанию, мистер Флад?
Томми по-прежнему отставал от нее темы на три, поэтому просто встал на площадке, чтобы мозг успел догнать. Из-за таких вот, как Алиша, господь изобрел кофе без кофеина.
— Я думаю, у всех должно быть какое-то хобби, — наугад брякнул он.
Алишу заело, как перегревшийся пулемет. Она посмотрела на Томми, похоже, впервые — и то, что она увидела, ей не понравилось.
— Вы сознаете, что нам от вас потребуется значительный гарантийный залог, если вашу заявку примут?
— Ладно, — ответил Томми. Он вошел в студию, а ее оставил на площадке.
Размерами студия была где-то с гандбольную площадку. Посередине островом высилась кухня, а одна стена сплошь состояла из окон от пола до потолка. Там лежали старый ковер, футон, у кухни стоял низкий пластмассовый журнальный столик. Всю заднюю стену занимали пустые книжные стеллажи — прерывала их лишь дверь в спальню.
Стеллажи-то все и решили. Томми захотелось здесь жить. Он уже видел, как полки заполняются Керуаком, Кизи, Хэмметтом, Гинзбергом, Твеном, Лондоном и Бирсом — и прочими, кто жил и писал в этом Городе. Одна полка будет для того, что напишет он сам: книги в твердых переплетах, на тридцати языках. Еще на ней будет стоять бюст Бетховена. На самом деле Бетховен ему не очень нравился, но Томми считал, что бюст его иметь надо.
Он подавил в себе порыв заорать: «Беру!» Деньги-то Джоди. Сперва нужно проверить спальню на предмет окон. Томми открыл дверь и вошел. В комнате было темно, как в пещере. Он щелкнул выключателем, и зажглись софиты. На полу лежал старый пружинный матрас. Стены — голый кирпич. Окон не было.
Другая дверь вела в ванную: отдельно стоящая раковина умывальника и огромная чугунная ванна на лапах, вся в ржавчине и потеках краски. Окон тоже нет. Томми так возбудился, что чуть не описался.
Он выскочил в большую комнату, где Алиша стояла, подбоченясь и мысленно определяя его в ячейку грубого варварства, кою для него уже изготовила.
— Беру, — сказал Томми.
— Вам придется заполнить…
— Я дам четыре тысячи долларов наличными, прямо сейчас. — И он вытащил из кармана пачку.
— Сколько ключей вам понадобится?
ГЛАВА 14
Из двух потерь не сложится находка
Сознание вспыхнуло, как импульсная лампа боли — тупого зуда в голове, острых кинжалов в коленях и подбородке. Джоди скорчилась в углу душа. Вода еще бежала — она текла на нее весь день. На четвереньках Джоди выползла из душевой кабинки и стащила со стойки полотенца.
Она сидела на полу ванной и вытиралась, промакивая воду грубой махрой. Кожа болела, будто она ее ссадила. Полотенца были мокры после четырнадцати часов пара. С потолка капало, по стенам тек конденсат. Джоди схватилась руками за раковину и с трудом поднялась, открыла дверь и доковыляла через всю комнату до кровати.
«Проси осторожней», — подумала она. К ней вернулись все прежние сожаления: скверно просыпаться в чересчур полном сознании, пулей выстреливаться из сна. Она не рассчитывала, что так же будет и засыпать. На рассвете она, должно быть, стояла под душем — и рухнула прямо на кафель, где и провела в отключке весь день.
Джоди села на кровать и осторожно дотронулась до подбородка. Всю челюсть пронзило болью. Должно быть, ударилась о мыльницу, когда ее вырубило. И на коленях синяки.
Синяки? Нет, тут что-то не так. Джоди вскочила на ноги и подошла к комоду. Зажгла свет, нагнулась к зеркалу — и взвизгнула. Весь подбородок у нее был синий, с желтоватым кантом. Волосы безнадежно спутаны, а там, где на нее текла вода из душа, уже образовалась пролысина.
Ошеломленная, Джоди попятилась и села на кровать. Что-то не так, серьезно не так, даже не считая увечий. Дело в свете. Зачем она его включила? Вчера ночью она прекрасно видела себя в зеркале при свете, сочившемся под дверью из ванны. Но не только это. В рту у нее было туго, что-то давило — как в детстве, когда ей только надели скобки.