Когда все потемнело совсем, мужчина отвесил ей пощечину, она открыла глаза — и увидела перед собой узкое белое лицо. Он что-то ей говорил.
— Пей, — услышала она.
В рот ей сунули что-то теплое и мокрое. На вкус — теплое железо, соленое, и она вновь подавилась. Это его плечо. Он сует мне в рот свое плечо, а у меня выбиты зубы. Оттого и вкус крови.
— Пей!
Пальцы зажали ей нос. Она забилась, попробовала глотнуть воздуха, попыталась оторвать рот от его плеча, чтобы вдохнуть, втянула в себя воздух и чуть не поперхнулась кровью. Как вдруг поняла, что сосет ее, жадно пьет. Когда мужчина попытался отнять плечо, она в него вцепилась. Он вырвал руку у нее изо рта, развернул ее и снова укусил за шею. Через секунду Джоди поняла, что падает. Нападавший рвал на ней одежду, а сил защищаться у нее больше не было. Кожей грудей и живота она почувствовала что-то грубое, а потом он с нее слез.
— Тебе это пригодится, — сказал он, и голос его раздался у нее в голове, как эхо крика в ущелье. — А теперь можешь сдохнуть.
Джоди ощутила в себе нечто вроде благодарности. С его позволения она сдалась. Бой сердца у нее замедлился, задергался и замер.
ГЛАВА 2
Подогретая смерть
Она слышала, как в темноте над нею суетятся насекомые, обоняла горелую плоть и чувствовала, как на спину ей давит что-то очень тяжелое. Боже мой, он меня живьем похоронил.
Лицом Джоди вжималась в нечто жесткое и холодное — камень, думала она, пока не унюхала мазут асфальта. Ее обуяла паника, и она забилась, втягивая под себя руки. Оттолкнулась от асфальта — и левая рука вспыхнула болью. Поднималась она с грохотом и оглушительным лязгом. То опрокинулся мусорный контейнер, лежавший у нее на спине, и всякая дрянь из него рассыпалась по всему переулку. Она недоверчиво оглядела громадину. Весит тонну, не меньше.
«Страх и адреналин», — подумала она.
А потом глянула на свою левую руку и завизжала. Та была кошмарно обожжена, вся кожа на ней почернела и потрескалась. Джоди выскочила из переулка, чтобы ей кто-нибудь помог, но улица была пустынна. «Мне надо в больницу, полицию вызвать».
Она заметила телефон-автомат; от фонаря над ним подымалась красная труба жара. Она оглядела всю безлюдную улицу. Над каждым фонарем красными волнами поднимался жар. Над головой Джоди слышала жужжание троллейбусных проводов, под мостовой — неумолчный плеск канализации. В тумане воняло дохлой рыбой и дизельным топливом, несло гнилью с Оклендских отмелей по ту сторону залива, старой картошкой фри, сигаретными бычками, хлебными корками и плесневелой пастрами смердело из ближайшей урны, а из-под дверей маклерских контор и банков тянуло остаточным ароматом «Арамиса». Клочья тумана шелестели о здания влажным бархатом. Адреналин будто подстегнул в ней не только силу, но и все чувства до единого.
Джоди стряхнула это многообразие звуков и запахов и побежала к телефону, бережно придерживая обгорелую руку. А на бегу почувствовала, что под блузкой о кожу что-то трется. Правой рукой дернула шелк, блузка выпросталась из юбки. На тротуар вывалились пачки денег. Она остановилась и вперилась взглядом в банковские упаковки стодолларовых купюр у ног.
И подумала: «Да тут тысяч сто. На меня кто-то напал, подушил, покусал в шею, обжег мне всю руку, а потом набил блузку деньгами и завалил меня мусорным контейнером, и я теперь вижу тепло и слышу туман. Я выиграла в лотерею Сатаны».
Она вбежала обратно в переулок, оставив деньги на тротуаре. Здоровой рукой порылась в мусоре из контейнера, нащупала бумажный пакет. Затем опять выскочила на улицу и сгребла в него все деньги.
У автомата пришлось пожонглировать: снять трубку и набрать номер, при этом не выпуская из хватки денег и не задействуя больную руку. Джоди набрала 911 и, дожидаясь ответа, посмотрела на ожог. Выглядел он гораздо жутче, нежели ощущался. Она поработала кистью, и черная кожа потрескалась. «Ух, ну и болеть же должно. Да и противно было бы, — подумала она, — а мне отчего-то не противно. Не так уж мне и плохо вообще-то, с учетом всего. После ракетбола с Куртом болело сильнее. Странно».
В трубке щелкнуло, раздался женский голос:
— Здравствуйте, вы позвонили по номеру экстренных служб Сан-Франциско. Если в настоящее время вам грозит опасность, нажмите один; если опасность миновала, а вам по-прежнему нужна помощь, нажмите два.
Джоди нажала два.
— Если вас ограбили, нажмите один. Если вы попали в аварию, нажмите два. Если на вас напали, нажмите три. Если вы звоните сообщить о пожаре, нажмите четыре. Если вы…
Джоди быстро перебрала в уме варианты и нажала три.
— Если в вас стреляли, нажмите один. Резали, нажмите два. Насиловали, нажмите три. Все прочие виды нападений, нажмите четыре. Если вам необходимо повторить опции, нажмите пять.
Джоди намеревалась нажать четыре, но попала по пятерке. В трубке несколько раз щелкнуло, и вновь зазвучал магнитофонный голос:
— Здравствуйте, вы позвонили по номеру экстренных служб Сан-Франциско. Если в настоящее время вам грозит опасность…
Джоди грохнула трубкой о рычаг так, что та раскололась у нее в руке, а телефон чуть не оторвался от столба. Она отскочила и оглядела ущерб. Адреналин, не иначе.
«Позвоню Курту. Он приедет, подберет меня и отвезет в больницу», — Джоди огляделась, нет ли поблизости другого телефона. Был — у автобусной остановки. Но только дойдя до него, Джоди вспомнила, что у нее нет мелочи. Кошелек был в «дипломате», а «дипломата» у нее больше нет. Она попробовала вспомнить номер своей телефонной карточки, но с Куртом они съехались всего месяц назад, номер она еще не выучила. Джоди сняла трубку и набрала оператора.
— Звонок за счет абонента от Джоди. — Она продиктовала телефонистке номер и стала слушать звонки. Трубку снял автоответчик.
— Похоже, никого нет дома, — сказала телефонистка.
— Он фильтрует звонки, — упорствовала Джоди. — Просто скажите ему…
— Простите, нам не разрешается оставлять сообщения.
Вешая трубку, Джоди уничтожила и этот аппарат, на сей раз — намеренно.
И подумала: «Целые фунты стодолларовых бумажек, а позвонить ни фига не могу. И Курт еще звонки фильтрует — я же наверняка припозднилась, мог бы и снимать уже трубку. Не злись я так, точно бы заплакала».
Рука уже совсем перестала болеть — вообще-то, когда Джоди опять на нее глянула, кожа вроде бы начала подживать. «Я сбрендила, — подумала Джоди. — Посттравматический сбрендеж. И есть хочется. Мне нужны медпомощь, много еды, полицейский с душой, бокал вина, горячая ванна, чтоб меня обняли, карточка к банкомату — положить всю эту наличку. Мне нужно…»
Из-за угла вывернул 42-й автобус, и Джоди инстинктивно полезла в карман куртки проверить проездной. Никуда не делся. Автобус остановился, дверь открылась. Джоди на ходу засветила проездной водителю. Тот хрюкнул. Она уселась впереди, лицом к другим пассажирам.
На автобусах Джоди ездила уже пять лет, и случалось — по ночам, из-за работы или позднего сеанса. Но сегодня — вся взъерошенная, перепачканная, в рваных колготках, мятом и грязном костюме, потрепанная, потерянная, в отчаянии — Джоди впервые почувствовала себя в ночном автобусе в своей тарелке. При виде ее психи оживились.
— Свободное место! — выпалила тетка с заднего сиденья. Джоди подняла голову. — Свободное место! — Тетка была в цветастом домашнем халате и ушках Микки-Мауса. Она показывала в окно и кричала: — Свободное место!
Джоди смущенно отвернулась, но все прекрасно поняла. У нее самой была машина — быстрая маленькая «Хонда» с задней дверью. Парковку для нее у своей квартиры Джоди нашла лишь месяц назад и освобождала ее теперь лишь ненадолго вечерами по вторникам, когда проезжала подметальная машина. Едва та скрывалась, Джоди возвращала «Хонду» на место. Самовольные захваты — традиция в Городе: свою парковку полагалось защищать не на живот, а на смерть. Джоди слышала, что в Чайна-тауне семейные стояночные места передаются из поколения в поколение, за ними ухаживают, как за могилами почитаемых предков, их оберегают немалым подмазыванием китайских уличных банд.