— Да ладно тебе, Джоди, иди сюда. Я тебя сам разую.
Джоди возвела глаза к потолку. В двадцати футах над ними тянулись стальные балки.
— Смотри. — Она подпрыгнула, уцепилась за стропило и повисла. — Видишь?
— Ничё себе, — сказал Томми.
— У тебя тут книжка есть?
— В чемодане.
— Тащи.
— Осторожней. Смотри не свались.
— Тащи книгу, Томми.
Тот сходил в большую комнату, не спуская с Джоди глаз, когда проходил под ней. Вернулся с томиком Керуака.
— И что теперь? Спускайся оттуда, а? А то я волнуюсь.
— Закрой дверь и открой книжку.
Он послушался, и в комнате опять стало темно. Джоди прочла вслух полстраницы, потом он открыл дверь опять.
— Ничё себе, — сказал он.
Джоди отцепилась от балки и спрыгнула на пол. Томми попятился от нее и сел на матрас.
— Если ты хочешь уйти, я пойму, — сказала она.
— Когда мы это… ты внутри вся холодная была.
— Послушай, я не хотела делать тебе больно.
Глаза у Томми расширились.
— Так ты и впрямь вампир, а?
— Прости меня. Мне нужна была помощь. Мне кто-то был нужен.
— Ты и впрямь вампир. — На сей раз это было утверждение.
— Да, Томми. Я он.
На секунду он задумался. Потом сказал:
— Круче этого в жизни я ничего не слышал. Давай еще раз, только разуемся.
Часть II
ГНЕЗДОВАНИЕ
ГЛАВА 15
Разучиваем гаммы языком
Они разулись и сделали это еще раз. Теперь все было не так отчаянно, и они постарались произвести друг на друга впечатление соответствующими репертуарами матрасных кунштюков. Джоди старалась не показывать, что слишком опытна, а Томми — припомнить все, что когда-либо читал, от «Пентхауса» до «Нэшнл джиогрэфика», и не подавать виду, что слишком наивен. Сам же подавлял в себе позыв орать «Ничё себе!» при каждом ее движении. В общем, с обеих сторон в процессе участвовало чересчур много мыслей, а завершился он мыслью общей: ну что, все получилось не так уж плохо. Клыки Джоди не вылезали из-за резцов.
Она спросила:
— А что ты кричал под конец?
— Это любовный клич племени банту. По-моему, в переводе значит что-то типа «О детка, заполируй скорей мою губную пластину».
— Интересно, — сказала Джоди.
Они немного полежали просто так, не разговаривая. Обоим было неудобно и чуть-чуть неловко. Физическая интимность не поддерживалась эмоционально. Они были чужими друг другу.
Томми чувствовал, что должен признаться в чем-то личном — как-то уравновесить то оголтелое доверие, которым прониклась к нему она и оттого поделилась своим секретом. И в то же время ему было любопытно — и страшновато. Будто она ему показала татуировку в укромном месте. Она — вампир. Что этому противопоставишь? Какую бирку к такому прикрепить? «Приключение», — подумал Томми. Я хотел приключения, и вот оно.
— Томми, — сказала она, не глядя на него и обращаясь более-менее к потолку. — Я пойму, если ты не пожелаешь остаться, но я этого хочу.
— Я ни с кем никогда раньше не жил. Все это мне в новинку. То есть у тебя, наверно, в таком гораздо больше опыта.
— Ну, не вполне. С несколькими парнями я жила.
— С несколькими?
— С десятком, по-моему. Но не при таких обстоятельствах.
— С десятком? Ты же, должно быть, древняя. Не обижайся. В смысле, я знал, что ты старше меня, но я думал — всего на несколько лет. Не веков.
Джоди перекатилась на бок и посмотрела Томми в глаза.
— Мне двадцать шесть.
— Ну да, ты и выглядишь на двадцать шесть. Но ты же наверняка так выглядишь уже много лет. Ты ж, поди, с Авраамом Линкольном еще фотографировалась, нет?
— Нет, мне ровно двадцать шесть. И столько мне примерно полгода.
— А сколько… то есть… Ты что же, родилась такой…
— Вампир я всего четыре дня.
— Значит, тебе двадцать шесть.
— Я тебе это и говорю.
— И ты жила с десятком парней?
Джоди встала с матраса и принялась собирать одежду.
— Слушай, я не очень слушаюсь рассудка, когда доходит до отношений. Усек?
Томми отвернулся от нее.
— Ну, большое спасибо.
— Я не тебя имела в виду. Я о прошлом говорю.
Он сидел на краю матраса, повесив голову.
— Меня так использовали.
— Использовали? — Джоди перепрыгнула матрас и встала перед Томми. — Использовали? — Она поддела пальцем ему подбородок и подняла голову так, чтобы он смотрел на нее. — Я доверила тебе величайший секрет, который у меня есть. Я предложила разделить с тобой жизнь.
— Ой, а это, типа, эксклюзивная привилегия. — Томми отстранился и продолжил дуться.
Джоди схватила с пола туфлю и приготовилась ею дерябнуть его, но вспомнила, что сделала с Куртом, и выронила обувь.
— Почему ты такой мудак?
— Ты пила мою кровь.
— Ну да, извини меня, пожалуйста, за это.
— И даже не попросила.
— А ты и не возражал.
— Я думал, так в сексе положено.
— Так и положено.
— Положено? — Он перестал дуться и посмотрел на нее. — Тебя это заводит?
Джоди подумала: «Ну почему мужчины никогда не готовы к токсичному излучению отходняка? Почему не могут вытерпеть его, не становясь самоуглубленными нытиками или агрессивными придурками? Они не врубаются — эти нежности-после никак не соотносятся с теплотой и пушистостью; это просто самый разумный способ прокатиться на волне посткоитальной депрессии».
— Томми, я кончила так, что у меня аж пальцы на ногах свело. Ни с одним мужчиной прежде у меня так не было. — «Сколько раз уже я это говорила?» — подумала она.
— Да?
Джоди кивнула.
Томми улыбнулся, гордый собой.
— Давай еще раз.
— Нет, нам нужно поговорить.
— Ладно. Только потом…
— Оденься.
Томми голышом поскакал из спальни за чистыми джинсами из чемодана. Пока одевался, в голове у него проплывали нескончаемые возможности жизни. Лишь неделю назад он глядел прямо в дуло перспективы до скончания века жить в промышленном городишке: работа, профсоюзные взносы, несколько «Фордов» в рассрочку, ипотека, слишком много детей и неуклонно толстеющая жена. Само собой, некое благородство в этом есть — нести на себе ответственность, содержать семью, чтоб они ни в чем не нуждались. Но когда отец на восемнадцатый день рождения сказал ему, что он уже должен заботиться о пенсии, Томми почувствовал, что будущее стиснуло ему горло, как анаконда. Отец ясно дал понять: денег на колледж нет, — поэтому когда он съездит в Город и поголодает там, пусть возвращается домой, устраивается на завод и принимается уже быть наконец взрослым. Но теперь — дудки. Он нынче парень городской, он вышел в мир; у него связь с вампиршей, и опасность вести нормальную скучную жизнь совершенно миновала. Томми знал, что надо бояться, но восторг не давал ему даже думать об этом.
Он влез в джинсы и бегом вернулся в спальню, где одевалась Джоди.
— Есть хочу, — сказал он. — Пошли найдем чего-нибудь и съедим.
— Я не могу есть, — ответила она.
— Совсем?
— Насколько мне известно, да. Во мне и стакан воды не удерживается.
— Ух ты. А кровь тебе надо каждый день пить?
— По-моему, нет.
— А надо, чтоб… то есть у животных можно или обязательно у людей?
Джоди вспомнила съеденного мотылька, и ей стало так, будто она только что залпом выпила коктейль из двух частей стыда и пяти частей отвращения, взболтать с тошнотой.
— Не знаю, Томми. Инструкцию мне как бы не выдали.
Он скакал по всей спальне, как перевозбужденная детка.
— А как это произошло? Ты продала душу Сатане? Я тоже стану вампиром? У вас есть шабаш или как?
Джоди резко развернулась к нему.
— Слушай, я не знаю. Я вообще ничего не знаю. Дай оденусь, и мы пойдем куда-нибудь, чтоб ты поел. Там и объясню, ладно?
— Ну, голову мне при этом откусывать не надо.
— Может, и надо, — рявкнула она, сама удивившись, сколько в ее голосе кислоты.
Томми попятился от нее, глаза пугливо распахнулись. Джоди стало ужасно. «И зачем я это сказала? Слишком часто это как-то — теряю контроль: вон обгорелую руку бродяге в автобусе засветила, Курта вырубила, слопала бабочку, а теперь вот Томми угрожаю. Но все это — как бы не по собственной воле. Такое ощущение, что симптом вампиризма — ПМС гремучей змеи, только без спазмов».