В комнату отдыха кто-то зашел, и Томми сказал, не отрываясь от журнала:
— А тебе известно, что если кожанов кормить не насекомыми, а человечиной, одна такая летучая мышь за ночь может сожрать все население Миннеаполиса?
— Я не знала, — ответил ему женский голос.
Томми оторвался от статьи и увидел новую кассиршу Мару — она отодвигала стул от стола. Высокая и скорее худощавая, но с большой грудью, блондинка лет двадцати. Томми-то рассчитывал увидеть кого-то из подавальщиков, поэтому секунду просто пялился на нее, переключая передачу.
— Ой, здрасте. Я Том Флад. В ночной бригаде работаю.
— Я вас видела, — ответила она. — Мара. Я новенькая.
Томми улыбнулся.
— Приятно познакомиться. Я пораньше пришел, кое-какой бюрократией позаниматься.
— «Ридерз дайджестом»? — Она вздела бровь.
— А, этим? Нет, обычно я его не читаю. Заметил вот статью про летучих мышей, решил поглядеть. Они же наши дикие друзья с прикольными крылышками, знаете? — Он посмотрел на страницу, словно бы подтверждая интерес к теме. — К примеру, вы знали, что вампир обыкновенный — единственное млекопитающее, которого успешно заморозили, а потом оттаяли живым?
— Простите, но от летучих мышей мне не по себе.
— Мне тоже. — Томми отшвырнул журнал. — А вы читаете?..
— Сейчас битников. Я только что сюда переехала, хотелось как-то проникнуться литературой Города.
— Да вы шутите. Я сам тут всего несколько месяцев. Здоровский это город.
— Я еще не успела толком оглядеться. С переездом и прочим. У меня дома было плохо, и я сейчас пытаюсь как-то справиться.
Разговаривая, Мара не смотрела на него. Томми сначала показалось, что он ей противен, но, присмотревшись, он понял: Мара просто очень робеет.
— Вы были на Северном пляже? Там жили все битники в пятидесятых.
— Нет, я пока не очень хорошо ориентируюсь.
— О, вам обязательно надо в «Городские огни» и к «Энрико». Там во всех барах на стенках портреты Керуака и Гинзберга. Чуть ли не слышно, как джаз ревет.
Мара наконец посмотрела прямо на него и улыбнулась.
— Вас битники интересуют? — Глаза у нее были огромные, блестящие и хрустально-голубые. Она ему очень понравилась.
— Я сам писатель, — ответил Томми. Теперь настал его черед отвести взгляд. — То есть хочу стать писателем. Раньше я жил в Чайна-тауне, это совсем рядом с Северным пляжем.
— Может, вы мне и расскажете, куда тут лучше сходить.
— Да я вас туда сам отведу. — Едва это приглашение вылетело у Томми изо рта, он захотел, чтобы оно залетело обратно. Джоди его убьет.
— Было б чудесно, если вы не против. Я в Городе больше никого не знаю, только других кассирш, а они семейные все.
Томми смешался. Управляющий говорил, что недавно она потеряла ребенка. Томми предполагал, что она замужем. Не хотелось бы, чтоб она решила, будто он ее клеит. Клеить ее он и не собирался. Вот был бы по-прежнему одинок, ничем не связан…
Нет, Джоди не поймет. У него никогда раньше не было подруги, а потому — и соблазна ходить налево. Он понятия не имел, как с этим быть. Он сказал:
— Я могу вам с мужем показать, что тут где, а вечером вы развлечетесь в городе хорошенько.
— Я в разводе, — сказала Мара. — Замужем я пробыла не очень долго.
— Извините, — сказал Томми.
Мара покачала головой, словно отмахиваясь от его сочувствия.
— История недлинная. Я забеременела, и мы поженились. Ребенок умер, а он ушел. — Произнесла она это без всякого чувства, словно сама эмоционально отстранилась от пережитого, будто случилось это с кем-то другим. — Здесь я пытаюсь начать все заново. — Она глянула на часы. — Пора мне на кассу. Увидимся.
Она встала и пошла из комнаты.
— Мара, — окликнул ее Томми. — Мне бы очень хотелось показать вам город.
— И мне. Спасибо. До конца недели я в дневной смене.
— Пустяки, — сказал Томми. — Давайте завтра вечером? Машины у меня нет, но можем встретиться на Северном пляже у «Энрико», если хотите.
— Запишите адрес. — Она вынула листок и ручку из сумочки и дала ему. Томми записал и вернул.
— Во сколько? — спросила она.
— В семь, наверное.
— Значит, в семь. — Она вышла.
Томми подумал: «Я покойник».
Джоди повернулась перед зеркалом, любуясь, как на ней сидит МЧП. Сзади у платья был вырез до копчика, а декольте спускалось до низа грудины, но упасть платью не давала прозрачная черная сеточка. Продавщица стояла рядом и хмурилась, держа размеры побольше.
— Вы уверены, что не хотите примерить пятерочку, милочка?
Джоди ответила:
— Нет, это прекрасно годится. И мне к нему нужны прозрачные черные чулки.
Продавщица оборола гримасу и извлекла из лица профессиональную улыбку.
— А туфли к нему у вас уже есть?
— Какие будут предложения? — осведомилась Джоди, не отрываясь от собственного отражения. «Всего пару месяцев назад, — подумала она, — я б лучше сдохла, чем такое надела. Ох черт, сейчас я в чем угодно дохлая».
От этой мысли Джоди рассмеялась, и продавщица отнесла смех на свой счет. Ее вежливая улыбка испарилась, в голосе послышалось омерзение:
— Полагаю, ансамбль можно завершить парой итальянских гулящих туфель и малиновой помадой.
Джоди повернулась к тетке и с пониманием улыбнулась.
— Вы уже это попробовали, правда?
Навестив обувной отдел, Джоди оказалась среди косметики, где бурливый гей уговорил ее «подобрать краски» на компьютере. На экран он уставился, не веря своим глазам.
— О господи ты боже ж мой. Как волнительно.
— Что такое? — нетерпеливо спросила Джоди. Она собиралась купить только помаду и уйти. Свою тягу к покупкам она удовлетворила, доведя продавщицу в отделе вечернего платья до слез.
— Вы моя первая зима, — ответил Морис. (Так его звали — имя было написано на значке.) — Знаете, я делал уже тысячу осеней, вёсны выпадают инь-ян, но зима… Мы уж точно повеселимся!
Морис принялся выкладывать на прилавок образцы теней, помады, туши и пудры рядом с зимней палеткой. Развинтил тюбик теней и поднес к лицу Джоди.
— Эта называется «Язва вязов» — имитирует цвет мертвых деревьев в снегу. Чудесно будет оттенять ваши глаза. Давайте же, дорогуша, попробуйте.
Пока Джоди наносила на ресницы тушь, глядясь в увеличительное зеркало на стойке, Морис зачитывал ей характеристику Зимней Женщины:
— «Зимняя Женщина необузданна, как метель, свежа, как первый снег. Хотя некоторые считают ее холодной, у нее под этим ледяным экстерьером Снежной королевы — пламенное сердце. Ей нравится нагая простота японского искусства и дерзостная сложность русской литературы. Плавным линиям она предпочитает резкие, не надувает губки, а хмурит чело, и слушает не кантри-и-вестерн, а рок-н-ролл. Ее напиток — водка, ее машина — немецкой марки, ее анальгетик — „Адвил“. Зимней Женщине мужчины нравятся слабыми, а кофе — крепким. Она подвержена анемии, истерии и самоубийству». — Морис сделал шаг от прилавка и глубоко поклонился, словно завершил драматическую мелодекламацию.
Джоди оторвалась от зеркала и моргнула. Ресницы на правом глазу оставили на бледной коже четкий отпечаток — звезду из «Заводного апельсина».
— И все они могут определить по моему окрасу?
Морис кивнул и героически взмахнул собольей кисточкой.
— Вот, дорогуша, испробуйте эти румяна, чтобы подчеркнуть скулы. Называется «Американская ржавь» — имитирует цвет «Рэмблера» 63-го года, который ездил по засыпанным солью дорогам. Очень по-зимнему.
Джоди нагнулась через прилавок, чтобы Морис получил доступ к ее скулам.
Через полчаса она взглянула в зеркало, уже перевернутое на неувеличительную сторону, и сложила губы бантиком. Впервые в жизни она походила на вампира.
— Жаль, что у нас нет камеры, — фонтанировал Морис. — Вы просто вылитый зимний шедевр. — Он вручил ей сумочку, набитую косметикой. — Итого, будет триста долларов.